Юрий Карабчиевский - О С. Маршаке

А самое существенное, быть может, то, что детям важен в книге предмет разговора и совершенно нс важен автор, поскольку у них еще нет понятия о внутреннем мире и, соответственно, интереса к нему. Взрослому читателю, если он действительно взрослый читатель, интересен в первую очередь автор. ‹…› лишь где-то в промежутке, только как средство — та история, которую автор рассказывает. Общение с автором — вот взрослое чтение. Общение с миром — вот чтение детское. Взрослое чтение всегда субъективно и личностно, оно непременно несет в себе тайну — это тайна исповеди. Детское чтение — открытее, шире, прямее, обобщенней. Слово, понятие и предмет — вот объект разговора детского писателя с детским читателем. И противоречия, которые вскрывает такой разговор (тут Сарнов подошел близко к сути), есть противоречия между людьми или между предметами, но никак не внутри людей и предметов и тем более не внутри автора. Детская литература, даже самая озорная и парадоксальная, всегда дидактична, лишь более или менее скрыто. Детский писатель — всегда учитель, а учитель не есть предмет изучения, разве только незаконного, исподтишка…

Все это проявляется особенно наглядно в специальных детских стихах. Поэзия есть высшая форма самовыражения, и область специальной детской литературы ей в принципе чужда и противопоказана. В эту чуждую область она может внедриться лишь путем отказа от своих основных качеств (читай: достоинств): субъективности, откровенности, внутренней зоркости, сверхчувственной пророческой остроты, — выпячивая и усиливая взамен другие, формальные и второстепенные, признаки, о которых обычно и говорить не стоит: сюжетные ходы, игры в слова, ритмические и рифмовые узоры… Для подлинной личности, для настоящего поэта такая ломка, такой отказ от себя — мучителен, да попросту невозможен. Пушкин?.. Но Пушкин не писал стихов для детей, он писал сказки , которые интересны детям, — а это совсем другое дело. Зато стихи для детей пытались писать Блок, Пастернак, Мандельштам, стихи мало сказать неудачные — просто позорно плохие. Любопытно, что у этих великих поэтов, таких индивидуально-разных, стихи для детей до смешного похожи, трудно узнать, где чье. Все они правильно чувствовали необходимое направление, путь отказа от самого себя, но столь мучителен был для них этот путь, что уже не оставалось сил ни на что другое, ни на какое заполнение открывшихся пустот.

И вот пришел Самуил Маршак.

Маршак никогда не был поэтом в подлинном смысле этого слова, и он не тратил силы на отказ от собственной личности. Ему не от чего было отказываться. Но зато он обладал замечательной способностью к использованию различных поэтических средств, всего того, что в качестве побочных эффектов было наработано русской и английской поэзией. И он сделал самое большее, что мог бы сделать в поэзии непоэт, — он стал детским поэтом. Его экспансия во взрослую литературу, эта издержка авторитета, сразу обнаруживает главный его недостаток, а вернее сказать, главное отсутствие. Но в стихах для детей он чуть ли нс личность, потому что мир его стихов существует, и отчего бы не считать его миром автора?

Этот мир никак не назовешь внутренним, внутри он пуст, как выеденное яйцо, но он реален, ничего не поделаешь. И он не лишен противоречивости, тоже, разумеется, внешней, которую дети авось не заметят, пока не вырастут.

— и т. д. [6] Стихотворение С. Маршака «Быль-небылица». Такое читая — как слезе не прошибить? Ложь детских стихов Маршака, как детская ложь, порой наивна до умиления. Но это опять — только на поверхности. Кто учтет внутреннее действие этой, как и прочей другой, примитивной отравы на детские податливые умы?

И тогда, выискивая для Маршака безобиднейшее приложение его способностям, думаешь: да пусть бы переводил! Но только стихи для детей. Уж это он безусловно умеет. Написать грамотный детских стих по заданной смысловой канве — вот призвание; вот подлинное дело Маршака.

С таким шитьем

Нельзя спешить.

Нешуточное дело!

Папаху шить —

Не шубу шить,

Но надо шить

Умело… [7] Стихотворение Ованеса Туманяна «Кот-скорняк» в переводе С. Маршака.

Я читал в журнале, издающемся в Армении, что никто никогда ни на один язык так не перевел Ованеса Туманяна и что армяне будут всегда Маршаку благодарны. Эти застольные похвалы, я думаю, не очень преувеличены. А тогда — чего остается желать?

Приезжаешь в Ереван, в Эчмиадзин, в Дилижан — и всюду тебя встречают армяне и дружно, хором — благодарят…

Но еще мне рано, даже в таком контексте, упоминать все эти живые слова. Еще Армения — понятие литературное, и название журнала — «Литературная Армения» — еще звучит для меня тавтологией.

Главное ощущение: обволакивающее ничто. Безударность, обтекаемость, безынтонационность. Странно, стихи для детей отодвигаются куда-то на задний план: он оттеснил их переходами и запоздалой лирикой. Но и там, вдалеке, маячат какие-то «но». Организованные игры мальчиков и девочек из хороших семей. Советские бальные танцы и книксены с красным галстучком. (Наконец-то я в слове «светский» поставлю это вожделенное «о», всегда мозолящее глаза своим отсутствием.) Вдруг автор грозит добродушным толстеньким пальцем. Это конфликт. Гришка [8] Персонаж стихотворения С. Маршака «Книжка про книжки». порвал книжку. Он больше не будет. Вытри слезы и встань в строй. Продолжаем.

Лирика. Занудливое рассудочное брюзжанье. Всяческое назиданье молодым-неразумным. Вырастете — будете такими, как я.

Дальше. Политические — сатирические. Исключаем как краевой эффект.

Дальше. Легенда о Маршаке-переводчике. Бесполый Киплинг, беззубый Шекспир. Да и с Бернсом все не так благополучно. То есть так благополучно, что дальше некуда…

Маршак, как марсианин Рэя Брэдбери, непрерывно меняет свой внешний облик, выдвигая на передний план то одно, то другое свое отсутствие. И сейчас, когда отказала магия времени, то, что было в нем радостным, — оказалось грустным, то, что было серьезным, — оказалось смешным, а уж самое-самое важное обернулось просто ничем.

И эта неучтенность второго смысла, порой противоположного первому, эта смешная пародийная двойственность — самое, быть может, в нем любопытное как свойство не только его, но целой эпохи.

Читать дальше