Дмитрий Быков - Думание мира

У меня в книжке «ЖД» уже была изложена теория, согласно которой власть в России является именно слугой народа, и это не издевка и не гипербола. Можно, конечно, по-пелевински допустить, что нами правят вампиры, разводящие нас, как коров, ― но это еще большой вопрос, кто кого разводит. Очень может быть, что российское население от души позволяет властям паразитировать на себе и даже частично истреблять себя ― чтобы только избавиться от всякой исторической ответственности. Так в древней мифологии дракону раз в год жертвуют красивейшую из девственниц ― чтобы весь остальной год дракон охранял город; и уверяю вас, в России над ним издевались бы даже девственницы.

До сих пор этот фокус ― бегство от истории ― удается: народ России в самом деле никогда ни в чем не виноват. Его угнетали то одни, то другие, эксплуатировали то баре, то большевики, обманывали то патриоты, то либералы, ― но сам он с одинаково обаятельным цинизмом смеялся над всеми, ничуть не меняясь с пятнадцатого столетия. Андрей Синявский не зря заметил, что главный вклад России XX века в мировую культуру ― анекдот. Это инструмент не то чтобы народного сопротивления, но коллективного неучастия, дистанцирования.

Обратите внимание: Россия одинаково цинично смеялась над Лениным, Сталиным, Брежневым, Ельциным, Путиным… У нас нет и не было государственной доктрины, которую бы радостно и готовно разделило большинство населения. И про помещиков, и про царя всё понимали, и про Сталина (частушек и анекдотов про него было в разы больше, чем весьма вегетарианских и несмешных немецких анекдотов про Гитлера). Да что там! Даже наш Майдан образца 1991 года ― свидетельствую как участник ― был самоироничен, и почти все мои соседи, державшиеся за руки на площади перед Белым домом, посмеивались над собственным героизмом: «Погоди, будет то же самое». Они, в общем, не ошиблись. Украина ― тоже весьма ироничная страна, но к своей независимости тут относятся истово, а Майдан для многих ― до сих пор святыня. Россияне свободны от подобных предрассудков. Недавно один молодой израильский поэт с русским прошлым попенял мне: израильский патриотизм, мол, лучше русского, потому что в Израиле мера участия народа в жизни страны много больше, чем в России. И что хорошего, возражу я? Чем особенно гордиться? Население России в самом деле очень мало участвует в решении своей исторической судьбы ― его допускают к этому только в кризисные периоды вроде отечественных войн. И что же? В остальное время оно бережет себя для вещей получше, чем голосования, политические дебаты и копания в белье недалеких и властолюбивых людей.

Русский зазор между властью и народом ― наше великое ноу-хау. Мы свободны от участия в десятках глупостей и безобразий. Сильная рука берет на себя всю преступность, всю мерзость, всю грязь ― предоставляя нам мечтать, работать и посмеиваться. Ничего другого мы не умеем, по это ведь и есть самые лучшие занятия. Россия никогда не была и не будет по-настоящему тоталитарной. Хорошо это или плохо ― со стороны виднее. Мне больше нравится страна с жесткой властью и дистанцированным от нее населением, чем страна с приличной властью и безмерно преданным ей народом. Но это ― только мой личный выбор, благодаря которому я здесь и живу.

Миф о хроническом, неизлечимом, повальном, запойном, радостном, трагическом русском пьянстве, пожалуй, принадлежит к числу тех немногих, которые насаждаются не самими русскими, а их гостями и соседями, причем насаждается, надо заметить, вполне доброжелательно. Из всех легенд о нас эта ― самая безобидная. Русским приписывается столько пороков, от стремления к мировому господству до тяги к самоистреблению, «и все это одновременно и в темпе» (М. Веллер), ― что каким-то пьянством нас в самом деле не скомпрометируешь. Как гетевский Мефистофель казался Господу еще самым приемлемым из адских жителей ― «Из духов отрицанья ты всех мене бывал мне в тягость, плут и весельчак», ― так и пьянство — самый уютный, милый и простительный из наших пороков. Я даже разделил бы всех, кто сплетничает о России, на две категории: одни приписывают нам имперскость, грубость, запредельный цинизм, другие фиксируются на чем-нибудь этаком милом, сравнительно простительном, вроде пьянства, болтливости, бытовой неаккуратности, склонности к ночным излияниям в ущерб деловой активности и пр. Короче, для одних мы ― коварные враги, для других ― невинные и не очень счастливые чудаки, и немудрено, что сами русские охотнее всего поддерживают именно репутацию сильно пьющих, ужасно любящих это дело, исключительно выносливых в попойке и совершенно неспособных без нее обходиться.

Это хорошо понимали уже в древней, дохристианской Руси, когда князь Владимир, выбирая государственную религию, отверг магометанство за чересчур строгое отношение к алкоголю: «Веселие Руси есть пити, не можем без того быти». Как видим, уже и в те времена это было чистым пиаром для внешнего употребления ― в данном случае под этим надуманным предлогом было отвергнуто чересчур радикальное и бесчеловечное магометанство. Пьянство в России акцентируется и, по-современному говоря, пиарится лишь для того, чтобы списывать на него следствия других, куда более серьезных пороков: ведь с алкаша серьезного спросу нету, он как бы болен, при этом он немного художник, в своем роде артист, и относиться к нему надо, как к творцу, не слишком склонному заботиться о нуждах низкой жизни. Да еще при той культуре застолья, которая сложилась на Руси, при разнообразии легенд, тостов, ритуалов, не уступающих грузинским…

Снисходительное отношение к питию ― этическая норма и в Европе, и в Штатах, и среди аборигенов Австралии. Мы цепляемся за миф о своем бытовом алкоголизме так же, как евреи ― за свои анекдоты: уж мы лучше высмеем себя сами и за что-нибудь сравнительно невинное, чем дадим критиковать себя другим и за серьезное. Так же, кстати, обстоит дело у жителей щирой Украины, охотно трунящих над собственной любовью к салу, ― хотя никакой особенной салозависимости я на Украине сроду не наблюдал, салоголизма не встречал и салофилов гораздо чаще видел в Сибири. Но чем признаваться в собственной жадности или мстительности, или интеллектуальной и политической несамостоятельности, ― куда лучше ведь посмеяться над салофилией, не так ли? Чем позволять другим строить ужасные догадки о своей тяге к мировому господству и о всемирном иудейском заговоре ― куда проще самим рассказать пару еврейских анекдотов о милой жадности и обаятельной трусоватости. Чем признаваться во всеуслышание в дикости, зверстве, необузданности, необязательности и элементарном хамстве ― куда выгодней лишний раз попиарить свое пьянство, списав все упомянутые черты своего характера на его счет.