В. Катаев - Чехов и его литературное окружение

Искусство создавать на материале быта, обыденщины произведения о смысле жизни, о назначении человека, о вечных проблемах бытия и отличала Чехова от его собратьев по литературному творчеству. Важно подчеркнуть: то, что в творчестве Чехова предстает неразделимым, соединенным естественно и гармонично — юмор и сатира, лирика, пейзаж, психологизм, философские споры, в массовой литературе его времени представало разъединенным, культивировалось порознь в творчестве разных писателей. Была "специализация" на юморе и сатире, на лирике или психологизме и т. д. Были попытки внести юмор в изображение психологии героев или лирику в описания быта и житейской прозы. Но чаще всего писателям-восьмидесятникам не хватало для этого таланта, смелости, широты горизонта. Секретом такого гармонического объединения в русской литературе к концу 80-х годов обладал только Чехов.

Некоторые важные стороны литературной позиции Чехова открываются при сравнении его произведений с творчеством Игнатия Потапенко.

Сейчас с именем Потапенко, прогремевшим в самом начале 90-х годов после появления его произведений "Здравые понятия", "Секретарь его превосходительства", "На действительной службе", "Не герой", связано несколько устоявшихся одиозных характеристик: певец "негероев", типичный представитель русского натурализма…

Заглавие наиболее известного романа писателя "Не герой", ставшее впоследствии не только обозначением основного направления творчества Потапенко, но и знамением целой литературной эпохи, толкуется как выражение авторской симпатии к "негеронм". Как вызов, брошенный Потапенко тем читателям и критикам, которые ждали от литературы изображения настоящих героев.

Но это недоразумение. Слово "не герой" в заглавии стоит в кавычках, смысл которых раскрывается всем содержанием романа: тот, кого могут назвать "негероем", кто сам не претендует на звание героя, и есть подлинный герой. Иными словами, автор романа — не воспевает безгеройность, а как раз указывает современникам на того, кто, по его мнению, является подливным героем времени.

Потапенко стремится следовать исконной для русской литературы традиции поисков героя времени, разъясняя суть такой героичности, "передовитости" (словцо из романа "Не герой"). Другое дело — в чем, по мнению писателя, нужно было видеть героизм, "передовитость" на рубеже 80-90-х годов. Здесь следует искать и причину взлета, и причину недолговечности читательских симпатий к Потапенко.

Делать добро, но такое добро, которое посильно каждому, — вот, собственно, вся жизнеустановка Рачеева, авторского протагониста в романе. "Не герой", хотя он и подчеркивает, что у него нет ни программы, ни системы. То, чем занимается Рачеев, — это типичные "малые дела", и он очень напоминает более позднюю героиню Чехова Лиду Волчанинову из "Дома с мезонином".

Рачеев и сам понимает, что его дела — малые. Но если мы чаще обращаем внимание на то, что они малы е, и осуждаем Потапенко и его героев, то для них главным было, что это все-таки дела в противовес бездействию , или эгоистическому существованию, или обычной благотворительности. Для них, как позже и для Лиды Волчаниновой, это было вполне достаточным оправданием в собственных глазах, было их "правдой". Эта правда была и маленькой, и "ненастоящей", но справедливость требует отметить, что такого рода противопоставленность героев практического дела героям "бумажных идей" увлекала писателей и несравненно большего масштаба. Рассуждения Рачеева приводят на память речи тургеневского Соломина, гончаровского Тушина.

Устоявшееся мнение о том, что воспевание "малых дел" было главной целью и основным мотивом творчества Потапенко, также нуждается в уточнении.

У Потапенко немало произведений, в которых нет ни "малых дел", ни героев, а есть, так сказать, антигерои. Так, его роман "Здравые понятия", вместе с "Встречей" Гаршина, "Всходами" Ясинского, "Цветами запоздалыми" Чехова, "Козырем" Тихонова, затрагивал весьма актуальную для литературы 80-х годов тему: выдвижение новой разновидности интеллигента — циничного и расчетливого дельца, махнувшего рукой на "идеалы", завещанные предшествующими десятилетиями. Этот роман, а также такие произведения Потапенко, как "Секретарь его превосходительства", "Задача", "На пенсию", "Жестокое счастье", свидетельствуют о том, что образы отрицательных героев писателю удавались гораздо лучше, чем образы идеальных героев типа Обновленского ("На действительной службе"), Рачеева или героини повести "Генеральская дочка" сельской учительницы Клавдии Антоновны.

Поиски героев времени — сквозная тема творчества Потапенко. Герои, посвятившие себя "малым делам", — частный случай в галерее изображенных им современников. Они исповедуют жизненную философию, близкую той, что пропагандировалась в статьях правонароднической "Недели", и разделяют всю несостоятельность "культурно-заплаточной" деятельности. Интерес читателей к формам деятельности положительных и идеальных героев Потапенко был связан с определенным историческим отрезком времени. Но сам пафос поиска героя времени был шире тех или иных форм "передовитости", которые писатель находил в свою эпоху.

Если судить Потапенко по законам, им самим над собой признанным, то законы эти не раз формулировались демократической критикой: "Из существующих в обществе элементов и пробудившихся стремлений [33] … создать идеальный тип, как руководящее начало для людей ищущих образцов" (Н. Шелгунов) [34] Цит. по: Бельчиков Н. Народничество в литературе и критике, М., 1934, с. 132. . Ирония судьбы: Потапенко честно стремился следовать лучшим литературным традициям и образцам (Тургеневу, Гончарову) — угадать и воспеть героя времени, бросил упрек бездеятельному поколению. Но… история предпочла ему Чехова — писателя, избравшего принципиально иную литературную позицию.

Основная сопоставительная проблема здесь — тип героя, принципы изображения человека и мира в творчестве Потапенко и Чехова. Необходимость и неизбежность смены героев в эпоху крушения народнических теорий осознавались многими писателями 80-х годов. Отчетливо это сформулировал Короленко в своем письме Михайловскому: "Мы теперь уже изверились в героях, которые (как мифический Атлас — небо) двигали на своих плечах "артели" (в 60-х) и общину в 70-х годах. Тогда мы все искали "героя", и господа Омулевские и Засодимские нам этих героев давали. К сожалению, герои оказались все "аплике", ненастоящие, головные. Теперь поэтому мы прежде всего ищем не героя, а настоящего человека, не подвига, а душевного движения, хотя бы и непохвального, но зато непосредственного (в этом и есть сила, например, Чехова)" [35] Короленко В. Г. Собр. соч. в 10-ти томах, т. 10. М., 1966, с. 81–82. . Поворот писателей нового поколения к "среднему", обыкновенному человеку в значительной степени объяснялся подобными настроениями.