Игорь Сухих - Панк Чацкий, брат Пушкин и московские дукаты: «Литературная матрица» как автопортрет
- Название:Панк Чацкий, брат Пушкин и московские дукаты: «Литературная матрица» как автопортрет
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:2011
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Игорь Сухих - Панк Чацкий, брат Пушкин и московские дукаты: «Литературная матрица» как автопортрет краткое содержание
Панк Чацкий, брат Пушкин и московские дукаты: «Литературная матрица» как автопортрет - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
И, наконец, заключение и оргвыводы: “Солженицына многие не любят, Терехов не первый и не последний. Николай Яковлев, автор книги “ЦРУ против СССР”, сочинял гадости о Солженицыне гораздо изобретательнее. Вопрос не к автору, а к редакторам. Почему написать о Солженицыне предложили именно Терехову? Зачем напечатали этот скучный и злобный пасквиль? Если бы редакторы хотели отвадить читателя от русской литературы, тогда понятно, но они вроде бы преследовали иные цели.
Как будто злой дух подшутил над редакторами “Литературной матрицы”. Даже стойкая неприязнь к Солженицыну не может объяснить этот иррациональный и, несомненно, самоубийственный поступок. Терехов ведь расправляется не только с автором “Архипелага”, но и со всей классической русской литературой, “руслитом”, как он выражается: “…великая русская литература кончилась, в смысле умерла, сдохла (к любимому покойником Далю), подошла к концу, прекратилась, довершилась, пропала”.
Замечательно. Осталось только — в новой парадигме — заклеймить Терехова как литературного власовца, чернящего светлый облик Александра Исаевича (это было как раз любимое определение советской пропаганды и автора книги “ЦРУ против СССР”).
А редакторов – расстрелять! (“Разберемся, виновные будут расстреляны”, — шутил главред одной эмигрантской газеты в ответ на претензии авторов.)
Спасибо, коллега Беляков защитил русскую литературу. От человека, который десять лет сочинял роман “Каменный мост”.
Черт побери, да дочитайте хоть цитированный абзац до конца! “…Имногим, слишком многим в русской литературе (особенно Пушкину, Бунину, Введенскому, Грину, Платонову, Шаламову — много имен) хотел бы я вымолить один день (если нельзя неделю) жизни еще, жизни сейчас — чтобы подержали в руках свои книги, книги о себе, свою блистающую вечность, то, что складывается в детское “не напрасно”, в детское “Бог все видит”, в победу справедливости, милости и правды, отворяющую могильные камни, на которую они и надеялись, сомневались, но надеялись…” (Т. 2. С. 758).
И это называется глумлением и расправой?! Вы просто перепутали Терехова с каким-нибудь автором “Поминок по советской литературе” или современным соратником в журнальных сварах.
Как бы нам научиться — и писателям, и критикам – не просто, как гоголевский Петрушка, глазеть на сочетания букв, играть в анаграммы (ей-богу, так и не понял, на какой эффект намекает автор рецензии), обрывать цитаты на середине, а видеть то, что стоит за словами: мысль, эмоцию, “архитектоническую форму”, как говорил М. Бахтин.
Автопортрет современной литературы, если рисовать его по “Литературной матрице”, предстает вызывающе контрастным.
Профиль Автора вполне симпатичен и привлекателен: честный поденщик, который в меру сил и возможностей пытается рассказать условному адресату о том, чем была и остается для тех, кто пока еще умеет читать, Руслит, великая русская литература двух последних веков.
Но его накрывает жирный анфас: амбициозный халтурщик, не знающий очевидных вещей, но демонстрирующий модные побрякушки идей и имен, чем-то уязвленный, шпыняющий то школьную учительницу, то глупые учебники, то критика Добролюбова, похлопывающий подопечного по плечу (“Ну что, брат Пушкин…”), восхваляющий или критикующий его, но на самом деле равнодушный к предмету, отбывающий номер.
Помните одну из “веселых истин здравого смысла”, сформулированную Блоком? “Для того чтобы создавать произведения искусства, надо уметь это делать”. Сказанное относится не только к художественной словесности, но и к сочинению литературных статей или изготовлению табуреток.
Внимательное чтение “Литературной матрицы” заставило меня изменить взгляд на современную литературу в худшую сторону. Задача же была противоположной. Хотелось бы думать, что это только моя проблема.
Приложение
В мои университетские годы аспирантский семинар вел профессор Исаак Григорьевич Ямпольский. Неподкупный эмпирик, архивист и комментатор, он прохладно относился к литературным теориям, но страстно – к фактам, в том числе к ошибкам и вранью. Его любимым жанром последних лет были “Заметки буквоеда”, в которых “старик Ямпольский” (прозвище у аспирантов) выискивал (часто с помощью коллег) и ехидно поправлял историко-литературные ляпы. В условиях всесторонней свободы, в том числе и свободы от редактуры, корректуры и какой-то проверки фактов, подобные заметки кажутся донкихотским чудачеством. Но поскольку “Матрица” по замыслу — просветительское предприятие, уточнения все же необходимы. Ниже то, что должен заметить при обычном пристальном чтении любой хороший учитель или дотошный школьник. Исправлений хватило почти на все буквы алфавита. Пристрастная и пристальная проверка, думаю, увеличит этот список в два-три раза.
А. … Будущий мученик, поэт и философ Чаадаев … (Т. 1. С. 41). – Не только мне, но и всем интересующимся хотелось бы знать о поэтическом творчестве П. Я. Чаадаева. Доселе, во всяком случае, об этом ничего не известно.
Б . Но враг, иностранец, вышел на дуэль, как подозревают, в тонкой кольчуге, надетой под рубашку. Возможно, на его родине, во Франции, такая вещь тайно практиковалась.… В России это было бы невозможно (Т. 1. С. 45). – Кольчуга Дантеса – легенда, сплетня, в которую не верит ни один серьезный исследователь Пушкина, ставя диагноз ее сторонникам: “антиисторичность, неуважение к прошлому, непонимание бытовых реалий” (Левкович Я. Л. Кольчуга Дантеса).
В . Историческая сплетня гласит, что жена Пушкина подверглась после смерти поэта ухаживаниям властителя и родила от него девочку (Т. 1. С. 46). – Если даже сам Автор считает это сплетней, зачем ее, как и кольчугу Дантеса, тащить в жизнеописание поэта? Тем более что статья начинается с вызывающего открытия “Пушкин – гений. Это мой выбор” (Т. 1. С. 39). Кто бы мог подумать?
Г. Мечта не сбылась. Те, что состарились и не погибли в Сибири, смогли вернуться только почти через пятьдесят лет… (Т. 1. С. 50). — Декабристы были отправлены в Сибирь в 1826 году, вернулись (те, кто дожил и захотел) в конце 1850-х годов, после смерти Николая I. Считайте сами. Правда, если тридцать лет – это почти пятьдесят…
Д. И вот тут светская приятельница Гончаровой, некто И., пригласила жену Пушкина в гости. Якобы надо обсудить создавшееся тяжелое положение . (Т. 1. С. 58)— Сплетни автор статьи о Пушкине почему-то пересказывает, а исторические факты скрывает. Имя этой И. давно известно: ненавидевшая Пушкина светская дама Идалия Григорьевна Полетика (1810? – 1890).
Е. “ И когда тело совсем выносили из церкви, — продолжает вспоминать современник, — то шествие на минуту запнулось: на пути лежал кто-то большого роста, в рыданиях. Его попросили встать и посторониться”. Это был студент, князь Павел Вяземский (Т. 1. С. 62) . – Согласно воспоминаниям, записанным П. А. Бартеневым, это был не студент Павел Петрович Вяземский (1820—1888), а его отец, старинный приятель Пушкина Петр Андреевич Вяземский (1792—1878).
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: