Татьяна Чернышева - Природа фантастики

Профессор же Н. С. Кардашев предлагает по сути дела узаконить в науке принцип «презумпции искусственности», когда пишет, что «на современном этапе наиболее целесообразно для объектов неизвестной природы одновременно держать в голове обе возможности — „естественное“ объяснение объектов, возникших в результате эволюции безжизненной Вселенной, и объектов, которые можно было назвать „космическим чудом“, которые могли бы возникнуть как следствие длительной эволюции разумной жизни во Вселенной» [101].

Мы вовсе не хотим упрекнуть Н. С. Кардашева, его позиция вполне понятна: ведь если не искать, то можно никогда и не найти. В своей статье «Стратегия и будущие проекты CETi» он прямо говорит, что астрофизики весьма искусны в придумывании новых и новых объяснений, и конечно, естественных.

В. В. Рубцов, посвятивший этому вопросу очень интересную, на наш взгляд, работу, пишет, что «в рамках естественнонаучного исследования мы просто не нуждаемся в подходе со стороны искусственности и любое исчерпание возможностей объяснения некоторого явления может вести лишь к выработке иных, новых, — но всегда естественнонаучных построений» [102]. В. В. Рубцов говорит далее, что проблема выбора между Е (естественным) и И (искусственным) объяснением не сводится к «презумпции» одного из них, что должен осуществляться принцип первоначального равенства двух исследовательских программ и вытеснение одного из объяснений другим происходит уже в результате проводимых исследований. Наличие же двух исследовательских программ, по мнению В. В. Рубцова, пойдет на пользу общему делу, поскольку будет стимулировать работу ученых. В качестве примера он приводит историю изучения «Тунгусского дива», где как раз боролись две исследовательские программы и два объяснения.

Все это так. Однако не только среди фантастов и журналистов, но и среди ученых непременно найдутся горячие головы, для которых принцип равенства Ии Е-программ превратится в принцип «презумпции искусственности». Ведь как бы ни закончились исследования «Тунгусского дива» и какая бы из программ ни взяла верх, миф об этом феномене уже создан, он живет независимо от строго научных исследований этой проблемы. Поэтому, как мы полагаем, вполне уберечь науку от мифотворчества в той ее части, которая связана с проблемой внеземных цивилизаций, невозможно, как невозможно избежать ни прожектерства, ни «земного шовинизма», ни субъективизма. И лишнее доказательство тому неизбежное на этом уровне осмысления проблемы размывание границ между гипотезой ученого и фантазией художника.

Интересно, что участники дискуссии 1971 г. и авторы книги «Внеземные цивилизации. Проблема межзвездной связи» ссылаются на произведения писателей-фантастов на тех же основаниях, как и на научные труды. «Туманность Андромеды» И. Ефремова, «Трудно быть богом» А. и Б. Стругацких, «Космическая Одиссея 2001 года» А. Кларка, «Андромеда» и «Черное облако» Хойла оказываются аргументами в споре.

С подобным явлением мы зачастую сталкиваемся, когда вступаем в область полузнания, перехода от незнания к знанию.

Так, рисуя обобщенный и вероятностный «портрет» человека будущего, Л. Е. Этинген делает оговорку, что «в этот синтезированный портрет на равных правах входят и наблюдения антропологов, и домыслы фантастов, и осторожные экстраполяции анатомов, и эмоциональные пророчества журналистов» [103].

Еще один любопытный пример неизбежной и естественной на определенном уровне поисков истины «неразборчивости» в выборе сторонников — статья О. Гурского «Единое нечто» [104], где автор развивает мысль о едином кольце материи. В поисках союзников и единомышленников автор обращается к работам совершенно разного плана и ссылается на статью Г. Свечникова «Ленинская теория неисчерпаемости материи в современной физике», опубликованную в журнале «Коммунист» за 1965 г., и на повесть М. Емцева и Е. Парнова «Уравнение с Бледного Нептуна». При этом О. Гурский не делает никакого разграничения между философской работой и научно-фантастической повестью, и собственная его статья имеет весьма характерный подзаголовок — «философская фантазия». Да и Коккони и Моррисон, выдвигая идею поиска сигналов внеземных цивилизаций на волне атомарного водорода, признавались, что этот проект весьма напоминает научную фантастику.

За последнее время не без опоры на такое странное сближение науки и фантастики высказывались даже смелые предположения о возможном в будущем, при смене научной парадигмы [105], «размывании границ между строго научным, научно-популярным и фантастическим жанрами» [106].

Трудно сказать, как изменится наука и представления о ней, но несомненно одно: при любых переменах сохранится необходимость проверять любую гипотезу практикой, иначе наука утонет в субъективизме. Значит сближения науки и фантастики не может быть на уровне доказательных рассуждений. Это сближение осуществляется на уровне первоначальных гипотез, предположений, «безумных» идей и, кстати, далеко не во всех областях знаний. Такое сближение, на наш взгляд, наблюдается в тех отраслях науки, которые волею судеб вовлечены в мифотворческий процесс, участвуют в создании нового, но не научного, а мифологического «образа мира». В этом процессе наука и искусство выступают на равных правах. Самый же процесс мифотворчества направляется настолько мощной общественной потребностью, что для создания мифа в ход идет все — и скоропалительное предположение, и даже прямая ошибка.

Как указывает М. Хиллегас [107], Скиапарелли, в 1877 г. открывший «каналы», имел в виду «canali», что значит впадины, выемки, увиденные ученым на поверхности планеты. На английский язык это слово перевели как «canals» (каналы). Однако сама по себе эта ошибка переводчика вряд ли имела бы столь значительные последствия, а «впадины» на теле далекой планеты наверняка не заинтересовали бы писателей. Но ошибка легла на свежее впечатление от вышедшей в 1874 г. работы Джона Фиска «Космическая философия», в которой он развивал мысль о том, что вся Вселенная управляется единым законом «параллельной эволюции», и поэтому Марс как старший брат Земли, должен быть колыбелью более старой цивилизации [108].

Наблюдения В. Пикеринга и Д. Фодда во время марсианского противостояния в 1892 и 1907 гг. подтвердили возможность жизни на Марсе. Ученые говорили только о возможности. Рождающийся миф быстро превратил эту возможность в действительность. Дело завершил Персиваль Лоуэл, который в 1895 г. начал печатать статьи в популярной прессе, а затем издал книги «Марс» (1895) и «Марс и его каналы» (1907), где отстаивал мысль, что марсианские «каналы» ирригационная система, с помощью которой неизвестная разумная раса пытается задержать агонию умирающего мира [109].