Анатолий Луначарский - Том 3. Советский и дореволюционный театр

Конечно, можно докатиться до совершенно мещанского представления о театре: театр-де существует для развлечения. Такое представление характерно для современной буржуазии: «Днем я работал, надувал людей, эксплуатировал рабочих и т. д., а вечером пусть актеры меня посмешат». Было бы ужасно, если бы мы скатились до этого, а скатиться с вахтанговской позиции к «чистому» театру развлечения можно. Но в том-то и дело, что это было бы совсем не по-вахтанговски. Он совсем не этого хочет, он хочет не того, чтобы вы, входя в театр, забыли про жизнь, и вам помогли забыть про нее, как в кабаке, дав вам соответственную театральную водку. Нет, Вахтангов требовал от себя, от своих актеров и режиссеров и от всех актеров и режиссеров напряженного труда, устремленного к высшему мастерству, которое давало бы такие постоянно разнообразные формы радости, которые бы перекликались с действительностью, отражали бы ее постоянно в этом магическом зеркале, где все отражается неслыханными красками, сыплет искры, преобразуется в значительное, красивое или в необычайно тонкое, проникновенное и неслыханное веселье, карикатуру и т. д.

«Турандот» была огромным порывом к радости. Пусть мои актеры изобразят — такова была мысль Вахтангова, — как очень талантливые актеры, какие-то другие, не они, радуются жизни, великолепно, необычайно талантливо шалят.

Конечно, нельзя «отурандотить» весь театр; но в «Турандот» была взята такая нота, которая не должна быть забыта. Умирающий, страдающий Вахтангов напоминал, что театр должен быть местом радости и веселья. Мы с тех пор довольно основательно начинаем забывать это, мы даже начинаем подозрительно относиться к тому спектаклю, где есть радость и веселье. Мы проявляем любовь к серому, неприкрашенному изображению реальности; любовь хорошая, но когда она доходит до чрезмерности, занимает весь фон театра, — это горькое горе.

Наш праздник не то, что праздник других классов: наш праздник всегда имеет в себе нечто деловое: во время наших праздников мы вспоминаем, мы подытоживаем прошлое, смотрим вперед, ощущаем друг друга, собираясь в массы. Но наши праздники радостны и красочны, и чем дальше, тем более они будут радостны и красочны. Из того, что наш праздник деловой — не следует, что он будни.

Так и театр. Театр должен быть праздником. Человек пришел в театр — это значит он пришел радоваться. Может быть, его угостят зрелищем очень скорбных вещей и заставят подумать об очень скорбных проблемах — я не об этом говорю. Но если человек вышел из театра с головной болью, усталый, — верьте, это скверный театр, это театр на манер такой бани, из которой вы выходите грязнее, чем туда вошли. Разумеется, если вы вышли из этого театра, повеселившись, так сказать, навеселе, но с пустой головой и пустым сердцем, то это тоже театр весьма невысокого достоинства.

В том-то и заключается цель театра, чтобы соединить в высших потенциях обе задачи — дать вам новые мысли, новые гражданские, общественные эмоции, новую зарядку для полного превращения жизни, в которой вы, как гражданин СССР, принимаете участие, и дать вам вместе с тем глубокую радость.

Вахтангов не отрекся от того, что он говорил раньше. Надо, чтобы человек разбирался еще дома в том, что он унес из театра, и чтобы при этом у каждого, кто побывал в театре, на губах бродила счастливая улыбка.

Мне кажется, что именно так представлял себе вещи Вахтангов в своей последней формации. Мне кажется, что Театр Вахтангова, занявший сейчас не только в нашей стране, но и в Европе одно из первых мест, — чуткий, живой театр. Он отдал и отдает должное злободневным пьесам, и в его злободневности всегда есть нечто от чрезвычайно высокого искусства. Я считаю такие спектакли, как «Виринея» 13 , «Барсуки», незабываемыми. Но этот театр стремится также к спектаклям чисто радостным. Я считаю, что «Заговор чувств» подымается до лучших произведений творчества Вахтангова и своеобразно соединяет их в себе. Я и сейчас думаю, что, несмотря на высокую оценку этого театра и, в частности, названных мной спектаклей, вся их значимость еще не понята.

Из всех современных ему режиссеров, не исключая его высокодаровитых учителей, Вахтангов питал наибольшую симпатию к Мейерхольду, считал себя наиболее близким к нему и отмечал, что их чувства и мысли часто встречаются. Ему казалось только, что Мейерхольд — гигант виртуозности и изобретательности, недостаточно знает чувство человечности в актере, что потому ему немножко не хватает, по старинке выражаясь, «души». Расшифровав эту «душу», можно сказать: черт, которые характеризуют настоящую, живую жизнь, а не биомеханику.

Эти замечания Вахтангова совершенно правильны. У Мейерхольда несомненно есть склонность к постановке вопросов с точки зрения механистического материализма. Мейерхольду, чтобы подняться до диалектики, чрезвычайно важно было бы как раз почувствовать специфичность жизненных чувств, перестать их разлагать на детали.

Но если прав Вахтангов в своем последнем критическом замечании, то прав он и в своем общем суждении. Он пишет между прочим:

«Это ужасно, что гениальность Мейерхольда не понята. Не понята даже в полной мере его ближайшими учениками» 14 .

Да, это так. Не имея такого гения в области искусства, который был бы подобен В. И. Ленину, то есть был бы безукоризненным исполнителем своей гигантской роли, мы проходим мимо гениев, мимо талантливейших людей нашей эпохи. Правда, они славятся, мы называем их имена, но их рост нам все-таки не совсем ясен. В этом повинны мы все, я не считаю и себя исключением. При жизни Маяковского мне и в голову не приходило, что я потом пойму его рост (а еще понял ли я его во всем масштабе?) так огромно значительнее, чем при его жизни.

Нехорошо, если только смерть или маститая старость, своеобразная почетная отставка, — заставляют нас признать величие того или другого человека. Вахтангов был огромным театральным явлением. Он оставил глубокий, богатейший след не столько в своих теориях, своих разрозненных заметках, сколько в театре, который продолжает жить. А уже находятся какие-то, совсем молодые (во всяком случае, в общественной деятельности) люди, которые еще ничего на свете не сделали, которым хочется только отличиться ортодоксальностью и которые голосами молодых петухов начинают кукарекать: «Надо разоблачить Вахтангова». Милые, молодые люди, вы разоблачите только свой собственный педантизм, вы разоблачите, что вы хорошо разучили некоторый марксистский «чижик», который как нельзя более далек от великой растущей, живой симфонии марксизма-ленинизма, но что вам совершенно чужды чувства настоящего творческого процесса, что вы совершенно не замечаете самых ярких красок и самых обворожительных благоуханий вспаханной революцией гигантской целины нашего Союза.