Анатолий Луначарский - Том 7. Эстетика, литературная критика

И действительно, после войны, в результате современной европейской жизни, можно констатировать, что если в самых высоких формах индивидуального искусства, может быть, и не наступило разложение и даже наблюдаются еще очень крупные достижения, то в ходовом искусстве, которое имеет особенно большое значение, которое призвано нивелировать быт, которое втягивается в быт, одевает этот быт, действительно замечается поразительное огрубение.

Можно, конечно, допустить, и сторонники предположения о длительном существовании капитализма как раз и предполагают, что это только временно захлестнувшая волна, за которой последует известный подъем, но даже с уст совершенно буржуазных мыслителей срываются все больше и больше речи о конце, о закате Европы, о конце европейской цивилизации или, по крайней мере, об упадке ее качественной стороны 2 .

Когда я недавно прочитал статью Смирнова (не знаю какого, их много), которая была напечатана в «Народном учителе» 3 , где он с упоением говорит, что искусство перестает существовать, что качество стандартизируется, сделавшись единообразным и сверхамериканским, то я подумал: прекрасно, но если перейти от этого к существованию в человеке живого человеческого чувства, то нужно прийти в ужас от констатирования этих фактов! Какая радость от такого оголения, такого устремления к накоплению, к увеличению количества благ, которое в конце концов никуда не ведет. У Смирнова есть фраза о том, что все это приведет к большему освобождению человека от труда, но что после этого освобождения человек будет делать с этими стандартизированными предметами — я не знаю; пожалуй, тогда незачем и освобождаться! Постоянно наталкиваешься на утверждения, что на общей линии европейского и американского развития на смену высокоэстетическим формам идут массовые танцы, массовая музыка в мюзик-холлах, кино, что более благородные, более высокие и сложные формы искусства, как театр, выбрасываются совершенно из обихода фабрик и заводов Европы и Америки и все более и более становятся достоянием небольшой группы консерваторов-эстетов. Но если нам говорят, что фабрики и заводы ныне лишаются всех высших форм искусства, то это шаг, сделанный в не особенно желательную сторону.

Вот эта самая, такая могучая, как будто устремляющаяся к полному поглощению количеством качества, к известному стиранию индивидуального творчества, цивилизация властной волной напирает на те низины человечества, которые живут в национальных формах, более или менее самостоятельных, иногда полуварварских, эта цивилизация нивелирует их, стараясь одеть все человечество в какой-то пиджак определенного образца. Во всех отношениях и во всех других областях жизни рука об руку с этим наблюдается и своеобразный дух политики в области национальной.

Конечно, буржуазные идеологи беспрерывно твердят фразы против Интернационала, который якобы стремится нарушить особенности и права отдельных национальностей и утопить все в каком-то безразличном море человечества, но это как раз и значит с больной головы валить на здоровую, ибо Именно такие формы и создаются постепенно империализмом. Внутренним политическим моментом империализма является поглощение малых национальностей большими национальностями, которые сами в своей империалистической форме становятся все больше и больше подобными одна другой. Эти слабые национальности также сейчас нивелируются, ассимилируются теми большими победоносными хищниками, какими являются в настоящее время крупные нации, и я даже не знаю, можно ли говорить об них, как о крупных империалистических нациях, ибо они представляют собою своеобразную амальгаму различных наций. Это, прежде всего, политические формации, занявшие столько места на земном шаре, что одни и те же национальности могут быть разделены между несколькими большими империями, а целый ряд национальностей может в них входить в качестве очень угнетенных элементов, — так что назвать такие большие страны империалистические национальными почти совершенно невозможно. Чем больше они будут преуспевать, чем больше им удастся разорвать на несколько крупных лагерей человечество, ассимилировав его поголовной единой буржуазной цивилизацией и приодев только в разные выпушки и петлички, тем более национальный принцип будет замирать и совершенно исчезнет.

Наоборот, наш интернационализм, социалистический, коммунистический, со всей этой тенденцией не имеет ровно ничего общего. Этот интернационализм, особенно с тех пор, как Ленин обратил внимание на национальный вопрос в вопросе борьбы труда с капиталом, совершенно ясен — он заключается в признании равноправия всех национальностей, что является, с одной стороны, необходимым условием, а с другой стороны — мощным стимулом к братству народов между собой.

Наш интернационализм, по мере своего приближения к осуществлению хотя бы части своих идеалов в форме реальной политики государства, политики объединения народов Советского государства, уже выявляет свою внутреннюю сущность в отношении равноправия всех населяющих Советскую страну национальностей. Эта программа, стремящаяся в соответственном порядке организовать жизнь национальностей по всему свету, имеет колоссальное культурное и культурно-художественное бытовое значение. Поскольку национальности признаются равноправными, поскольку подчеркиваются их права на культурное самоопределение, в котором национальности прежде всего и находят «самих себя», постольку мы можем ждать именно от коммунистического движения колоссального защитительного вала против этой нивелирующей евро-американской силы. Тогда из Европы и Америки, прежде всего из той «Евразии», в которой мы имеем честь работать, пойдет новая волна, призывающая народы к свободе и вместе с тем к братству. По мере того, как пролетариату удастся сломить хищнические поползновения больших государств, а тем самым, сломив их, искоренить чувство обиды и мести, которые делают фанатически ожесточенными побежденные нации, по мере того как все это будет осуществлено, — несомненно, рядом с этим будут заметны: во-первых, чрезвычайное и новое цветение этих отдельных национальных черт искусства и быта, а во-вторых, огромный взаимный интерес национальностей друг к другу.

Первое явление, то есть то, что э та нивелировка, этот упадок и постепенное линяние художественно-культурных форм отдельные народов приостановится, будет вызвано именно освободительным призывом к народам и возможностью культурного самоопределения, которая будет дана им. А прилив известной национальной гордости, отказ от мысли, что быть одетым и жить как плохой англичанин лучше, нежели как хороший китаец или перс, а следовательно, и взаимный интерес будут пробуждены именно тем единственным великим принципом, который может обеспечить за слабыми нациями возможность самостоятельного существования, — принципом братства отдельных народов.