Капитолина Кокшенева - Русская критика

Спор с Живаго занимает если и принципиальное для автора места, то все же реализуется прежде всего через нового (по отношению к пастернаковскому) героя-деятеля, будь то богатый супер-мститель Льнов или странный (катакомбный?) священник Сергий Цыбашев. Суть деятельности этих героев — в убийстве тех, кто представляет собой зло. Однако, если многие согласятся с героями, что сектанство — зло, то полагать собственноручное убийство носителей зла героями вряд ли можно санкционированным Православием или традицией, как это делают священник Цыбашев и Льнов.

Сцены борьбы с оккультистами и сектантами (Льнов лично и один «провел обряд уничтожения» «Экологического фонда им. Е.И.Рерих»), написаны со всеми положенными спецэффектами: тут «инок-сатанист», например, мечет в героя серп, а герой в «оскаленный рот» инока стреляет так, что «багровые струйки мозга» эффектно растекаются… Все это написано энергично и весьма бодро. Не менее хладнокровно и просто совершает убийства священник Цыбашев.

Но дело даже не в этом. Автор называет первую часть книги «Дед», посвящая ее становлению героя Льнова, вторую — «Отцы» — отдает рассказу о превращении мальчика Сережи в священника, а уже третью часть именует непосредственно по названию романа (здесь уже оба героя встретятся в борьбе с неисчислимыми демонами и оккультистами). Именно рассказ о судьбе героев и позволил критикам увидеть в них союз православия и язычества.

Что же происходило с Льновым? Городской мальчик, он любил подолгу жить у деда с бабкой в деревне, где и учился всяческим премудростям: точить, пилить, стрелять, раздувать горн, изготовлять необыкновенные топоры, что особенно пригодилось герою в его убийстве сектантов-нелюди. Конечно же, отрок между делом постигает и «дедовскую философию». Она была такова: народ деревенский (дед героя в том числе) «священников недолюбливает», дабы они неправильно научили понимать мир. В частности, «никакого рая нет», «ада подземного тоже нет», покойников не надо хоронить под крестом («запечатывать» их в земле), а нужно строить ему дом. Для этого покойника — «выпотрошить» (то есть получить из тела мумию, так как «мертвец — это жизнь в смерти, после души), оставить его «жить» в доме, снабдив пищей, домашними животными и т. д.

Вообще «наука» о смерти в виде таких странных обрядов, история с «говорящим покойником», лежащим в пустой избе в лесу, рассказ о страшном неком мостре, обитающем в озере представляются в романе чем-то вроде идеологии народной России. Естественно, «народ» деревни Свидловка шестого января отмечает Велесов день. А в канун поет колядки — «обрядные песни из такой древности, что дух захватывает, когда еще попов и в помине не было, а только Крышень, Вышень…Велес, Живень….» (1,55). Результат народного воспитания Василия Льнова — невероятная смелость, невероятное богатство (впрочем, род занятий его можно описать как идейный киллер-одиночка, «очиститель» земли от мерзости, профессиональный убийца — идеолог-освободитель от нелюди), невероятная «жертвенность». И все это, заметим, произросло в обычнейшей деревне Свидловка Лебединского района. Какова типизация!

История Сережи Цыбашева, напротив, связана с советским городом, очевидно окраинной его частью: «Цыбашеву повезло с добрыми родителями, но не с окружающим миром….он оказался в обществе людей одержимых и мрачных. Умственные настроения напоминало дух древней Иудеи, когда люди, принесшие Евангелие, умерли, оставив безбрежное поле для самых диких его интерпретаций» (1, 155). (Очевидно, автор имеет в виду апостолов?). Мальчик «получил от школы все защитные амулеты, уберегающие от нездоровой мистики: октябрятский значок, пионерский галстук и комсомольский билет». Крестился «за компанию», первое Евангелие получил от протестантских миссионеров, где было и такое: «И сказал он им: — Это мой бизнес, а не ваш бизнес» (так у автора, — Елизарова). Потом занимался единоборством, далее увлекся буддизмом («Цыбашев любил его циничное ненавистничество», и автор Елизаров отдает несколько страниц всяческим «размышлизмам» на эту тему). В институте у героя появилась возможность узнать теософскую литературу, которую он «не читал, но созерцал» (так указано автором, опять же останавливающимся достаточно подробно на некоторых положениях эзотерической теории, так что и читатель получает о ней достаточное представление). Ну и какой же интеллигент-интеллектуал нашего времени пройдет мимо русской религиозной философии Серебряного века? Не прошел и наш герой, а занятия ей привели его в библиотеку «бывшего иерея катакомбной православной церкви» — восьмидесятилетнему Григорию, «выросшего в среде либерального столичного священства, философов и публицистов…» (1, 176). Автор не проходит мимо и судьбы священника Григория, но именно с «комментирования» этой судьбы начинают звучать странные тезисы. В частности, Михаил Елизаров пишет: «Потом началась война (Великая Отечественная — К.К .). Истинно православное духовенство поощряло дезертирство и уклонение от призыва, считая присягу служением Антихристу. Григорий ушел на фронт» (1, 178). Мы можем только похвалить Григория, но не удивиться, мягко говоря, процитированному выше никак нельзя. Как нельзя не заметить авторского акцента на истощении господствующей Православной церкви. Он говорит о сектах внутри Церкви, о «внезапном возрождении православия» после развала империи (СССР — К.К .), о тех новообращенных, которым быстро прискучило «быть христианами». Именно в этот момент жизни о. Григория и происходит его знакомство с героем Цыбашевым. Их беседы окончательно «оформят» филолога-Цыбашева в «борца за православие». Все начнется в школе-лицее, где он будет преподавать. Все начнется, когда лицей возьмет «курс на духовность» и появятся в нем бойкие дамы «из общерелигиозных теософских примиренцев». «Защита православия» в данный момент выльется для героя в форму «интеллектуального протеста против диктата архаичного оккультизма». Цыбашев начинает «навязывать православие», что не остается не замеченным. А когда умирает отец Григорий, Цыбашев стал готовиться «к службе духовного ассенизатора». «Поэтому, — продолжает автор, — находил рукоположение в истинно православной церкви даже более правильным, ибо не хотел пачкать ризы русской патриаршей церкви. Он видел, что дух страны погребен под сатанинскими испражнениями. И кому-то нужно было это убирать. Просто уже не оставалось времени быть гласом, вопиющем о вреде нечистот. Их проще всего было самому смыть, как в уборной» (1, 208). В результате Цыбашев ищет рукоположения катакомбных епископов и рукополагается в украинской автокефальной православной церкви. Автор вправе распорядиться так своим героем, но вновь, как бы между прочим, возникает тема разделения истинной православной церкви от «официальной» Русской Православной Церкви. И логика в том, что автор ведет именно так своего героя — есть. То, что произойдет с героем дальше — невозможно для русского православного священника.