Капитолина Кокшенева - Русская критика

Страхов не считает роман сказкой и сплошной идиллической выдумкой. Потому ему «холодно», потому он испытал «ужас», что ведь и вправду «новые люди» народились в действительности. И хотя эти люди воспитываются на немецких и французских книжках, зародились-то они именно в России.

Но, можно спросить критика, неужели не стоит брать в расчет все их лучшие и высокие качества, на которых настаивает писатель? Например, «безукоризненную честность»? Страхов их «безукоризненность» видит с другой стороны. Для него ясно, что герои настолько отвлеченны и настолько аскетичны, что элементарная честность им ничего не стоит. Она для них не добытая ценность— не добытая в соблазнах, так как и соблазна для них не существует, как не существует никаких сильных страстей, с которыми стоило бы бороться, чтобы одержать победу.

В героях Чернышевского нет полного, цельного человека —нет полных чувств, нет «нервов и крови», нет теплоты, но зато есть очень крепкие организмы . «Физиолог сказал бы, —вновь обращается к физиологии Страхов, — что оно (удивительное явление крепких организмов — К.К .) представляет очевидную остановку развития, глубокое нарушение равновесия в духовном организме»(4, 341). Новый тип людей для Страхова — это уклонение от нормы. В чем источник этого уклонения — в холоде русской натуры? влиянии Петербурга? В странной оторванности от истории? Как бы кто ни объяснял причины «уклонения от нормы», Страхов полагает, что в любом случае роман явил крайние грани неправильного развития. Но собственно, это «неправильное развитие» есть свойство вообще всего «известного направления» — русского западничества.Страхову был глубоко чужд «склад ума этих не страдающих людей»: «Когда человек видит перед собою высокие цели и надежды, тогда он готов согласиться и на страдания, и на возможность бед и несчастий…»

В центре споров разных литературных направлений в сущности всегда стоял вопрос о человеке. Страхова это вопрос интересовал и как философа, и как критика. Этот же «вопрос о человеке» придавал смысл всей борьбе Страхова с нигилизмом. Он, действительно, один из немногих вправе был считать себя «специалистом» в этом вопросе — столь последовательно и напряженно он за ним наблюдал и осмысливал.

Именно в его отношении к нигилизму мы видим положительную задачу его критики. В ответ на страховскую критику нигилизма к нему «долго применялся большинством газет и журналов постыдный и низкий прием высмеивания пополам с замалчиванием…» (2, 257) Он был «критиком, даже, если угодно, публицистом эпохи нигилизма, которая в истории человечества явилась как бы противоположным полюсом эпохи возрождения, знаменитая как и та, поворотом истории к какому-то новому будущему» (2, 263–264). Собственно погибнуть в такую эпоху, было гораздо проще, чем «сохраниться» (можно вспомнить образы нигилистов у русских классиков, в лесковских романах, в частности, где так сильно прописана нигилистическая среда). Страхов сохранил себя в человеческом достоинстве, поскольку сильна была в его личности вера — вера в Россию, вера в народ и Бога. И — неверие в Запад, трезвая его оценка. Страхов предельно ясно показал нам ложь нигилизма, прикрытую заботой, рассудочную фальшь «равенства прав» и холод рациональной эстетики.

Им много, очень много было сделано для потомков — и теперь от нас с вами зависит: услышим ли мы его голос? Укрепимся ли его мыслью, чтобы бороться с современным нигилизмом, заполнившим современное культурное пространство под личиной постмодернизма и виртуальной реальности с их «новыми людьми»?

2003 г.

1. Ильин Н.П. Два этюда о Н.Н.Страхове. В кн.: Русское самосознание (философско-исторический журнал) СПб, 1996. № 3.Николай Петровчи Ильин один сделал для понимания Н.Н.Страхова больше, чем целые академические институты.

2. Никольский Б.В. Н. Н. Страхов. Критико-биографический очерк. // «Исторический вестник», 1896. Т.64.

3. Страхов Н.Н. Письма о нигилизме. В кн.: Борьба с Западом в нашей литературе. Кн.2. Изд. 3. Киев, 1897.

4. Страхов Н.Н. Из истории литературного нигилизма. 1861–1865. СПб., 1890.

Совсем не случайно художественный руководитель Московского театра русской драмы «Камерная сцена» Михаил Щепенко уже восьмой год подряд проводит у себя Всероссийский фестиваль школьных театров «Русская драма». Он и сам вышел из «шинели» любительского театра с его духом студийности и вспомоществования друг другу, с его изначальным посылом любви к театру. Да, любовь тут главное — ведь и само определение «любительский» прямо указывает на мотив, заставляющий человека выходить на сцену.

Увы, но культурное пространство любительского театра все более сужается — за последнее десятилетие они исчезали с той же скоростью, что, наверное, и наши деревни. Между тем, с любительства начинал К.С.Станиславский — и уже он, единственный, может быть достаточным «аргументом» для того, чтобы всерьез смотреть на этот тип театра, дававшего профессиональной сцене новые идеи, дерзость открытий, свободу от рутины и удивительную серьезность в деле.

Любительский школьныйтеатр — это еще одна возможность созидательной силы древнейшего искусства, своеобразие которого скорее можно показать через утверждение того, чем не может быть такой театр. Школьный театр не может быть экспериментальным настолько, что приводит юного актера к психическому срыву. Школьный театр, создающийся по законам, свойственным драматическому искусству, не ставит своей главной целью профессионализацию детей. Школьный театр не имеет права эксплуатировать детскость, то есть заставлять детей делать то, что им не под силу или играть то, что они не понимают или не могут сыграть. Школьный театр должен опасаться негативного изменения личности, оберегая границу между ролевым и жизненным поведением. Школьный театр как никакой другой должен проявлять особую строгость к «духу времени»: если профессиональная «новая драма» заполнена матерными словечками, то возможны ли они на школьной сцене? Конечно же, нет (хотя отборочная комиссия фестиваля сталкивалась и с такими претендентами на участие! Но им было сразу отказано — вне зависимости от качеств их спектакля). Если профессиональная сцена проявляет специфический интерес к психоаналитике, «либидозным инвестициям», к «террору фантазии», то школьному театру такие «поиски» попросту опасны, так как и у профессионалов редко встретишь созидательный эффект от таких «влечений». Ну, и конечно же, проблема интерпретации и выбора (будь то классика или автор-современник) для любительского театра стоит остро. Современные драматургии не пишут для любительских театров, а то, что сочиняется для профессионалов в массе своей не годно для школы. И, наконец, последнее, профессиональная сцена работает на такой тип актера, для которого театр и профессия составляют смысл его существования и оправдание существования. Любительский театр, воспитывающий личность, совершенно не претендует на главенствующее место в жизни своих маленьких актеров.