Юрий Каграманов - Детектив: обновление или разрушение?

В "Вопросах литературы" (1989. № 8) опубликовано эссе Сомерсета Моэма "Упадок и разрушение детектива", написанное в 1952 году. Заключение автора, вынесенное им в заголовок, может показаться и неожиданным, и неоправданным. Сегодня, как и сорок лет назад, детектив — едва ли не самый процветающий из всех литературных жанров, и нет никаких признаков, что такое положение может измениться в обозримом будущем. И дело тут не только в том, что схема этого жанра (или что от нее еще осталось) обладает большой устойчивостью, но и в том, что социальная реальность, очевидно, будет продолжать ее подпитывать. Иначе говоря, и в будущем кто-то будет совершать преступления, а кому-то придется заниматься их расследованием. С этим — увы! — ничего не поделаешь: "полное искоренение" преступности — мечта утопистов, которая пока так и остается мечтой. А значит, литературные и иные "игры" в "полицейские и воры" вряд ли оставят равнодушными будущие поколения, как бы ни отличались они в других отношениях от ныне живущих.

Но если мы от внешних признаков цветения обратимся к содержанию детективных произведений, вывод Моэма, быть может, не будет выглядеть таким уж неоправданным. Поставим вопрос следующим образом: в каком направлении развивается детектив? Чтобы ответить на него, попытаемся представить "вектор" движения жанра. С момента его зарождения.

Точка отсчета — 1828 год. В Париже выходят "Мемуары" Франсуа Видока, человека, который был последовательно солдатом, авантюристом, каторжником, стал шефом полиции, потом предпринимателем и, наконец, первым в истории частным детективом. Книга эта содержала огромный и новый по тому времени материал — о жизни преступного "дна", видах правонарушений, методах их раскрытия и т. д. Фигура самого Видока, естественно, занимала в нем центральное место. Вопреки сложившейся отрицательной семантике слова "сыщик" автор создавал, на собственном примере, образ "благородного шпиона" (выражение Маркса).

'Мемуары” сразу стали, говоря современным языком, бестселлером, и не только во Франции. “Мы, писал А С Пушкин в "Литературной газете", кинулись ни плутовские признания полицейского шпиона и но пояснения оных клейменного каторжника Журналы наполнились выписками из Видока…" [1] Пушкин А.С. Полн. собр. соч. М., 1964. Т. 7. С. 105. Несколько позднее Пушкин написал даже специальную статью "О записках Видока”. По сути, она представляла собою зашифрованный ответ журналисту и писателю Фаддею Булгарину, то есть речь в ней идет не столько о Видоке, сколько о Булгарине. Все же из нее, как и из приведенной выше цитаты, можно ощутить отношение Пушкина и к самому Видоку, и к тому аспекту "торгашеского века", какой открывается в его "Мемуарах", — представляющее, как мне думается, исторический интерес. Отношение это неприязненное, пожалуй, даже не лишенное некоторой гадливости.

Но можно было взглянуть на книгу Видока и под другим углом зрения. Так поступил, например, Эдгар По. "Мемуары" послужили ему материалом для создания хорошо известной сейчас серии рассказов "из французской жизни" ("Убийство на улице Морг" и других) — о добровольном сыщике Дюпене. Сам того не подозревая, великий американский поэт стал таким образом основоположником детективного жанра в литературе.

Даже стихи, как известно, растут из "сора". Тем болев это можно сказать о детективе. Жизненный "сор", из которого "вырос" детектив, — это убийства, грабежи, прочие преступления с последующим следственно-полицейским установлением виновных и передачей их в руки правосудия. На этом материале возникла своеобразная литературная "игра", участники которой наделены большой долей условности, а в центре помещена головоломка — загадка-разгадка преступления.

Слово "игра", вероятно, значит здесь столько же, сколько и эпитет "литературная". Сэр Рональд Нокс в "Десяти заповедях детектива", всячески подчеркивая "игровой" характер жанра, утверждал даже, что правила его сродни не правилам, например, стихосложения, а, скорее, правилам крикета. Очевидно, это все-таки перебор, но верно, что в данном случае художественный элемент должен быть так или иначе дозирован, описание среды или места действия, психология персонажей, любовная история или что-то другое не должны "отвлекать" от того, что является в детективе главным, то есть от расследования преступления. Иначе это будет не детектив. В некоторых романах, скажем Достоевского или Фолкнера, тоже расследуются преступления, но никому не придет в голову считать их детективами — там процесс расследования заслоняют совсем другие вещи. Так что сэр Рональд Нокс в известном смысле был прав: в основе должна быть "игра".

Следует только уточнить, что к своим умозаключениям он пришел еще в 20-е годы, на опыте детектива традиционного типа, как мы его сегодня называем, в особенности же ого английских образцов. Детектив такого типа плод XIX века, точнее, эпохи, закончившейся в 1914 году, и несет на себе ее характерные отметины. То есть это "игра", условия которой продиктованы определенным складом ума, присущим обществу, относительно благополучному и убежденному в том, что его благополучие с течением времени будет только расти и крепнуть.

В самом деле, возьмем, например, детективные истории Конан Дойла — каков их "фон"? Светлый, спокойный, уравновешенных тонов. Конечно, в них немало всякой жути, но она боится света и прячется по разным темным углам. Характерно, что зло у Конан Дойла зачастую имеет более или менее экзотическое происхождение: виновниками преступления могут оказаться какие-то таинственные китайцы или малайцы, или же это англичане, вставшие на путь неправедный где-нибудь далеко за океаном, например в "каторжной" Австралии или Соединенных Штатах. И кто бы ни был преступник, его рано или поздно настигает карающая рука Правосудия (именно так, с большой буквы). Блистательный аналитик Шерлок Холмс нужен, собственно, лишь затем, чтобы рука эта настигала того, кого надо, и ненароком не покарала невиновного.

Пожалуй, есть в этих историях некоторый привкус снобизма. Он ощущается и в фигуре самого Холмса — человека великодушного, деятельного альтруиста, но при всем том прикасающегося к человеческим судьбам как бы в перчатках. Не забудем, однако, что перед нами — "игра". Где белые играют против черных и непременно выигрывают. Главное — что здесь белые и черные и нет никаких полутонов, никаких "промежуточных" цветов. Так, естественно, удобнее "играть", но, с другой стороны, таковы моральные представления той эпохи: добродетель — бела, порок — черен, и ничего "среднего" между ними быть не может.

Конечно, такие "условия игры" устаревали уже в 20-е годы. Мир быстро менялся: благодушие и стабильность, хотя бы относительные, остались в прошлом — их перечеркнула первая мировая война. Новые реальности рано или поздно должны были как-то отразиться и на детективе.