Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Сборник сразу принимаешь как «человеческий документ», так что никакие срывы, стилистические неудачи не мешают следить за воспоминаниями автора. Из отдельных стихотворений постепенно складывается рассказ сестры милосердия, прошедшей гражданскую войну и эвакуацию. Герои этого рассказа - они, белые солдаты, офицеры. С их судьбой, с их подвигом нераздельно слита судьба и подвиг автора. Субъективного, личного в этих стихах почти нет ничего. Если так позволительно выразиться: это - эпическая лирика. В ее естественной скромности ключ к простоте и незамысловатости, отличающей книгу. Очень легко, говоря о подвигах, о геройстве, о войне, впасть в красивость. Но никакой декоративности в книге нет. Автор как бы говорит: берусь за тему непосильную о героях лишь потому, что до сих пор:

И эта скромность, эта ненарочитая бедность кажутся аскетическими, как нельзя лучше подходящими к тому, о чем рассказывается простыми словами.

От этих лет гражданской войны, через эмиграцию, –

автор намечает воображаемый путь к будущему:

«Черный крест галлиполийцев» - «символ чести, символ веры» он видит не только «на белых платьях женщин, у шоферов, у рабочих», но и в глазах мальчиков-подростков, в их словах, в их мечтах. Он - «наш общий крест суровый, яркий свет в года лихие: он в сердцах, всегда готовых к смерти - за Россию».

Много места отводит в своих стихах Снесарева-Казакова казакам:

И Корнилов - казак, и Каледин!..

В этом книга ее перекликается с книгой Николая Келина «Стихи» [521] Николай Келин «Стихи». Прага 1937. , специально посвященной казачеству. Книга эта была принята сепаратистскими казачьими кругами как отражение идеи русской государственности [522] Ср.: В. Землянов, «Стихи. Николай Келин. 1937», Казачий Голос, 1937, № 1, стр.9-30. ; но в то же время и некоторые русские круги не признали ее своею.

Меж тем достаточно просмотреть стихи Келина, чтобы увидеть, что правы были скорее первые, - что казачество он не мыслит отдельно от всей многоязычной многоземельной России. Есть у него цикл «Русь ушедшая», где Келин задался целью передать революционное море, раскачивающее волна за волною русскую хлябь. Тут слышатся и давние славянофильские нотки. Особенно в первом стихотворении:

и в последнем:

Есть у Келина казацкие степи, описанные с налетом идеализации, и междоусобная война, и письмо внука из эмиграции: «Ты пишешь, дедушка, чтоб я тут не скучал и весел был, забывши о станице, я знаю, скажешь ты, что ты всегда мечтал, чтоб внук твой в будущем учился за границей...» [523] Это стихотворение впервые появилось в софийском журнале Казакия-Козакия-Kosakia, 1936, № 9, стр.20. , и стихи о Разине, и воспоминания детства, где описан патриархальный быт казаков, и просто лирика, и рефлективные стихи «изгнанья». Но за всем этим - широкое эпическое полотно. Только у Келина темою эпоса - казачество. Эпос не эпизодически-исторический, как у Снесаревой-Казаковой, но бытовой. В старом довоенном мире, в войне, в эмиграции показано соборное «я» донского казачества.

К сожалению, Келин более искусный стихотворец, чем Снесарева-Казакова. Он не настолько искусен, чтобы назваться мастером, но настолько, чтобы порой злоупотреблять ложною декоративностью. В одном стихотворении он пишет, что стих его прост, но через несколько страниц так, например, описывает Корнилова:

Правда, проблесками и декоративность Келину не мешает. Так, славянофильский или, пожалуй, уже евразийский апофеоз «Скифы» он заканчивает:

Но лучшие стихи в книге - описательные, где простыми словами Келин рассказывает о том, как «укропом вялым тянет с огорода» и как «желтый подсолнух у грядки выпятил черное пузо».

Всё это очень знаменательно, и над тем, что полное мастерство делает наших заурядных поэтов «эмигрантами из жизни» [524] Выпад против парижан. и что неполное мастерство помешало эпической теме Келина, - а неумелость Снесаревой-Казаковой тему выделило - стоит подумать. Знаменует это прежде всего то, что огромный опыт русского стихотворчества, накопленный за годы расцвета и перерождения символизма, по существу враждебен исторической теме, пред которой поставила всех нас жизнь. Так, снизу, от малого начинается рождение нового в поэзии. Именно тут надо искать смысла того кризиса стихов, который мы теперь переживаем. Жизнь требует, чтобы поэзия, обратившись к ней, осмыслила ее и оплодотворила. Мы стоим перед большою, может быть, нам не посильной задачей и не смеем отказаться от нее, не взять исторического груза на свои слабые плечи. Не смеем, потому что даже ошибки наши, падения и гибель послужат в пользу тем, кто идет за нами; составят необходимый опыт для творца будущей эпопеи.

Меч , 1937, № 45, 21 ноября, стр. 6. Нина Николаевна Снесарева-Козакова (1896, Владимир - 1948, Прага) - русская поэтесса, в гражданскую войну участница белого движения. См. справку о ней в кн.: Práce ruské, ukrajinské a bĕloruské emigrace vydané v Československu 1918-1945 (Bibliografie s biografickými údají o autorech) . Díl I, svazek 2 (Praha: Národní knihovna České republiky, 1996), s. 672. О Николае Келине (1896-1970) см.: Олег Мраморнов, «Голоса из русской Вандеи», Новый Мир , 2007, № 7, стр.130-155.

Уже четвертый раз пробую и зачеркиваю накрест, или наискось, или зетом. Даже перед собой, зная, что кто же это будет читать, что, наверное, никто - покроется плесенью, истлеет, пойдет на растопку, сам же лет чрез десять сожгу... а если бы и прочел кто-нибудь - ведь это не литература. Не в этом дело - пережито сверх-умное, такое, о чем и нельзя вовсе рассказать. Не для других, не для себя, ради него самого надо пытаться найти рассказ. Обращенное в слова может быть пережито вторично, немного слабее, как день в зеркале, - как-нибудь не так точно, с двойными контурами, с зеленоватым оттенком, но повторится... Но для необычного и речь о нем не может быть обычной. (Впрочем - для кого необычной. Ведь тут только я и оно, а между нами никого и ничего.)