Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

В новом сборнике его есть целый ряд стихов, которые можно отнести к стихам типа «гражданской» лирики на эмигрантский лад. Подобный род поэзии пробовали уже и другие парижские поэты, довольно безуспешно [696] Тут я имею в виду «Стихи о границе», «Письмо» и другие пьесы из сборника Ю. Терапиано «На ветру», некоторые новые стихи А. Штейгера16 и других поэтов. Теперь таких стихов появляется всё больше, недавно же еще они считались чуть ли не дурным тоном. В предисловии к антологии зарубежной поэзии «Якорь» Г. Адамович в 1936 г. писал: «...времена трибунов миновали, и отчасти, добавлю, духовная энергия этого сборника на то и обращена, чтобы право на “бестрибунность” и ее ценность утвердить и запоздалые донкихотские претензии уничтожить...» И далее: «Конечно, утверждая, что в стихах, написанных в эмиграции, слышится “разговор с Россией”, я не приглашаю искать в них какого-либо увещевания, полемики или проклятий. Такие стихи существуют, но мы их не включили в сборник, и едва ли когда-нибудь придется нам в этом раскаиваться... Подлинная поэзия не может быть отрицанием, ее можно только использовать для отрицания чего-нибудь, для торжества над чем-нибудь, но в ней самой - борьбы нет...». [697] Л.Гомолицкий говорит здесь, по-видимому, о двух стихотворениях, адресованных В. Волкову, которые включены в сборник А. Штейгера Неблагодарность (Париж: Числа, 1936), стр.34-35; см. также: Анатолий Штейгер. 2х2=4. Стихи 1926-1939. Биографическая заметка А. Головиной. Предисловие проф. Ю.П. Иваска (New York: Russica Publishers, Inc., 1982), стр.67. . Страстность, сосредоточенность Смоленскoго, несмотря и на его несомненные неудачи, дает ему моментами голос воистину власть имущего.

Пока это лишь отдельные строки, но строки такие, которые тут же и вошли в обиход, получили самостоятельную жизнь. Многие ли из современных поэтов могут этим похвастаться. В стихах Смоленского, впрочем, всегда присутствовало не поддающееся учету нечто, то именно, что делает поэта в какой-то мере выразителем своей эпохи. Едва ли случайно его стихотворение привел один советский автор (конечно, не называя, чье оно) в своем романе как характерное для парижских настроений [698] Речь идет о романе Л. Овалова «Утро начинается в Москве», изданном в Москве в 1934 г. См.: Л. Г-ий, «Контрабанда. Вл. Смоленский в советском романе», Меч, 1936, № 19, 10 мая, стр. 6 (перепеч. в настоящем томе). . Недаром в статьях зарубежных публицистов стали попадаться вот эти: «огромная тюрьма» советской России и наша «тесная свобода» из стихотворения, кончающегося строфой:

или эмигрантская «свобода и лира» из другого стихотворения, где Смоленский, обращаясь к поэту, говорит, что Господь

Интересно, что гражданские стихи Смоленского были как раз в критике встречены отпором, даже отрицанием. Нельзя утверждать, что критика тут обмануло его чутье. Нет, пафос, «дрожание в голосе», известные по первым стихам поэта, тут повторились и с особою силой. Как для Ладинского - красивость, так для Смоленского - приподнятость тона оказались роковыми в попытке преодолеть косную лирическую традицию. Осмеливаюсь утверждать, что причиной этой неудачи в обоих случаях было известное творческое благополучие поэтов. И Ладинский, и Смоленский - прежде всего мастера, вырабатывающиеся в лучших наших стилистов. И поскольку сам в своей почти метафизической глубине Смоленский трагичен, постольку искусство его лишено настоящего трагизма. Пафос, красивость его, равно как и декоративность Ладинского, происходит именно от этого творческого благополучия [701] О «тайном внутреннем благополучии» Смоленского-поэта писал В.Ф. Ходасевич в статье о последнем его сборнике («Возрождение», 4139)20. [702] Владислав Ходасевич, «Наедине», Возрождение, 1938, 8 июля, стр.9; Владислав Ходасевич. Собрание сочинений в четырех томах. Том второй. Записная книжка. Статьи о русской поэзии. Литературная критика. 1922-1939 (Москва: Согласие, 1996), стр.437. . Поэтому рядом с ними хочется поставить поэта, как раз им в этом смысле противоположного, до глубины своей и своего творчества трагического [703] З. Гиппиус подчеркивает слова «в своей почти метафизической глубине», «лишено настоящего трагизма» и «благополучия» и от первого подчеркивания проводит стрелку к своей ремарке: «тяжело и непонятно». .

Я говорю о погибшем в 1935 году Борисе Поплавском.

Все, кто писал о Поплавском, сходятся на том, что это было явление исключительное. Так смотрели на него и при жизни; теперь же, когда постепенно раскрывается нам оставленное им наследство, - это становится неоспоримым. В Поплавском мы потеряли большого поэта, едва ли не зарубежного Блока [705] Карандашная помета З. Гиппиус: слова «большого поэта» подчеркнуты, на полях написано: «О!» .

То, что стихи его были малоизвестны, ничего не значит. Такова судьба, как мы видели, эмигрантской поэзии. Поплавский был только подтверждением ее трагизма. Не только смерть, но и жизнь, но и весь строй этого поэта были трагичны. Тут он был сыном своего вре­мени.

При жизни Поплавский успел издать лишь один самый свой «декоративный» сборник «Флаги». После смерти вышли теперь уже два тома стихов: «Снежный час» и «В венке из воска». Одновременно с последней книгой друзьями был выпущен дневник, точнее выдержки из дневников, доведенных до самой смерти. Последняя запись сделана за два дня до трагической развязки.

Всё творчество Поплавского автобиографично. Но дневник представляет особую ценность. В нем уточняется связь метафизических предпосылок с окружавшим поэта известным нам зарубежным бытом. Если здесь что-нибудь и умолчено самим Поплавским или изъято при печатании друзьями, нам достаточно и намеков.

Первое впечатление от дневника: - писанный наспех, небрежно, для себя, он, можно сказать, готов для вечности. На каждой странице внимание останавливают неожиданные мысли, открытия, наблюдения, художественные образы. Поплавский ведет беседы с самим собою, разрешая философские, эстетические, религиозные проблемы, но и в самом отвлеченном всегда исходя из вещей реальнейших, повседневных. Дневник его можно сравнить с дневниками Блока. Способ созерцания мира и себя в мире - с розановскими