Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Лучше всего автор «слышит» тишину.

Картины бунта в рассказе, кровавые и безобразные, не ударяют по сердцу читателя.

Написаны «не своими» словами, а потому не живы. Долго, смакуя, автор, например, рассказывает, как глумилась толпа над трупом убитого ею воинского начальника. Но это размазывание, ковыряние в «ужасном» не ужасает.

А вот всё тихое - прекрасно. И удивительная вещь, его слышишь, видишь, почти осязаешь.

Автор упивается тишиною дома священника, тихостью пустого храма.

В доме о. Иоанна ковры. В доме о. Иоанна слышно, как тикают часы, как время от времени начинает шипеть керосиновая лампа. Кажется, слышно каждое движение человека в этой тишине. Единственно, кто вносит сюда шум, суету, беспокойство - матушка, ее неспокойное простое сердце, которое не может понять многого из того, что понимает о. Иоанн.

От бунта народного - извне против мира всего мира - от бунта матушки - внутри его жизни - против тихости о. Иоанна, - священник ищет спасения в храме.

И храм в рассказе - то же прибежище –

«К тихому пристанищу Твоему притек вопию Ти».

Тихое пристанище, бегство от мира - в мирный остановившийся быт церкви. Не вдохновенная религия, идущая, наоборот, в мир, чтобы в борьбе преобразить его. Религия усталости, бегущая от мира, капитулирующая перед ним.

Под влиянием личных переживаний, смерти сына на войне о. Иоанн, как пишет автор, почти совсем отошел от мира и мирской суеты.

Любимым для него стало удаляться вечерами в церковь и здесь проводить часы в одиночестве. Сторож Семен, «всю жизнь проведший в церкви», днем и ночью заботящийся о благолепии храма да читающий вслух псалтирь - не нарушал одиночества о. Иоанна - был неразделим с внутреннею жизнью церкви.

Вот как в рассказе описаны эти вечерние часы священника:

«Сделав низкий поклон у входа, он шел с опущенной головой в алтарь, становился на колени перед престолом и, не сводя пристального взгляда с запрестольного креста, беззвучно молился о мире всего мира.

Сумерки в храме сгущались быстро. Быстро окутывались тьмой, как густой креповой вуалью, строгие лики святых, исчезал в темноте запрестольный крест, чуть поблескивал семисвечник. Сквозь решетки высоких окон вместе с тьмой забиралась в храм вечерняя свежесть... В пустом и темном храме у свечного ящика упрямо тикали часы. Старческий голос Семена хрипло, с присвистом иногда, бросал в темноту стоны и вопли царя Давида. Огонек тоненького огарка дрожал и прыгал у него над книгой, как бы боялся темноты, боялся кончины. Отец Иоанн стоял на коленях перед престолом, смотрел в темноту, туда, где был запрестольный крест, молился и думал невеселые думы».

«Отец Иоанн» В.Ф.Клементьева не случайно стал предметом нашей «содружеской» беседы. Рассказ этот, прежде всего, вызвал живой отклик в читательской среде, что уже одно свидетельствует о его достоинствах. Но главное его значение я вижу вот в чем: читая его, как бы воочию присутствуешь при процессе роста дарования автора. На глазах у читателя талант В.Ф. Клементьева побеждает его авторскую волю, ломает рамки рассудочного, надуманного замысла.

И здесь начинается второе значение рассказа - значение «рабочее». Признанная лучшей в рассказе, «выговорившаяся» его часть, сделав свое дело для читателя, должна быть теперь услышана самим автором. Автор должен пойти за нею, отказавшись от своего «за­каза».

В искании всегда так - истинный путь находится бессознательно. Талант помимо разумной воли автора выпирает наружу. Так побег, придавленный камнем, искривляясь, ищет пути на чистый воздух к свету.

Чтобы спасти побег, надо услышать его подземные мучения, отвалить камень - дать свободу побегу.

Молва , 1933, № 249, 29 октября, стр.4. Статья основана на докладе, прочитанном в Литературном Содружестве 21 октября 1933. Рассказ В.Ф.Клементьева был напечатан в Молве в октябре 1933 г. В.Ф. Клементьев (род. 1890) - участник антибольшевистского движения в 1917-1920 гг., ближайший сподвижник Б.В. Савинкова (см. его кн. В большевицкой Москве (1918-1920) , Москва: Русский Путь, 1998); с октября 1920 - в Варшаве, сотрудник газ. За Свободу! , Молва и Меч , член Литературного Содружества. После Второй мировой войны жил в США.

В воскресенье 29 октября вышел давно обещанный номер «Вядомостей Литерацких», «посвященный» советской литературе [188] Об этом номере газеты от 29 октября 1933 см.: Е.С. Вебер, «Советские писатели о себе»,Молва, 1933, № 249, 29 октября, стр.3. См. также: Agata Zawiszewska. Recepcja literatury rosyjskiej na łamach «Wiadomości Literackich» (1924-1939) (Szczecin, 2005) (Uniwersytet Szczeciński. Rozprawy i studia. T. 565), str. 136-147; Agata Żylińska, «Od “beznadziei świata rosyjskiego” do “eksperymentu bez precedensu”. Kultura rosyjska z perspektywy “Wiadomości Literackich” (1924-1939)», Polska w Rosji - Rosja w Polsce. Dialog kultur. Pod redakcją Ryszarda Paradowskiego, Szymona Ossowskiego (Poznań: UAM, 2007), str. 127-143. .

Редакция «Вядомостей» может гордиться - номер этот вызвал похвалу московской печати, милостиво окрестившей его «советским».

Весь номер заполнен «оригинальным» материалом. 39 советских авторов (согласно рекламе самих «Вядомостей») говорят и смотрят с его 26-ти страниц, непомерно широких страниц «Вядомостей Литерацких». Из каждой их строки нагло выпирает явная, неприкрытая пропаганда марксизма. На первой же странице Карл Радек пишет: «Культура наша - культура марксистская. 50 лет прошло после смерти Маркса, однако мир до сих пор не создал более цельного и научно обоснованного, чем миросозерцание марксистское...» И все остальные советские гости «Вядомостей» наперебой стараются доказать, что единственной плодотворной почвой для жизни, науки и искусства является советская почва, унавоженная идеями Маркса, Энгельса и Ильича. Всеволод Иванов заканчивает свой «Автопортрет» восторженным восклицанием, захлебываясь от счастья: «В такой стране (как СССР) стоит жить, работать и быть счастливым. Я - счастлив».

Все эти пропагандные восторги, вынесенные на трибуну «Вядомостей», нас не трогают и не касаются. Упоминаю о них только вскользь, чтобы отметить лейтмотив номера. Всё это нам давно хорошо знакомо по русским оригиналам.

Но есть в этих переводах, изготовленных «на вынос», что-то до такой степени унизительное и жалкое для человеческого достоинства, что становится больно вновь ожившею старою неизбывною болью за русского писателя, за русское живое слово, изуродованное и умученное в тисках этого «наиболее цельного и основательного миросозерцания».

Вопреки рекламным уверениям «Вядомостей» в их «советском» номере представлены далеко не все «старые» и «молодые» советские писатели.

Нет Замятина, нет Вересаева, нет Булгакова, нет Романова [189] Ср.: письмо Пантелеймона Романова И.В. Сталину от 27 мая 1933 г. в кн.: Большая цензура. Писатели и журналисты в стране Советов 1917-1956. Составитель: Л.В. Максименков (Москва: МФД: Материк, 2005), стр.296-297. , Зощенки... Конечно, на это есть свои тайные, закулисные причины.