Владимир Гопман - Любил ли фантастику Шолом-Алейхем? (сборник)

Зима 1988 года. АН позвонил мне и предложил поехать с ним на выступление в Институт стали и сплавов (он очень не любил выступать и сидеть на сцене один). Первым он отправил на кафедру меня, «для разогрева». Я повеселил аудиторию цитатами из авторов «Молодой гвардии», демонстрирующими их косноязычие, научную и общекультурную неграмотность (потом АН прокомментировал это в свойственной ему образной манере: «Что за жизнь у вас, критиков – столько дерьма приходится носить в памяти!»). АН говорил, как всегда, блестяще. Потом стал отвечать на записки, среди которых была такая: «Почему в ваших последних вещах – «Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер», «Отягощенные злом» – мало таких ярких, солнечных картин, как в книгах 1960-х?» АН повертел записку в руках: «Просто мы стали лет на двадцать старше…» Помолчал и спросил неожиданно: «Кто это написал?» Поднялась смущенная беленькая девчушка. АН вздохнул и добавил: «Вот когда вам будет за шестьдесят, тогда, наверное, поймете это…»

Весной 1990 года в Москве оказался проездом из Японии в Италию Дарко Сьювин, уроженец Сербии, который прожил большую часть жизни в Монреале, «профессорствуя» в университете МакГил. Мы были знакомы заочно, переписывались с конца 1970-х годов, но встретились впервые 17 июня 1990 года в его номере гостиницы «Белград» (едва ли я помнил бы так точно эту дату, если бы не запись в дневнике АН). Сьювин занимался русской и советской фантастикой, писал о книгах Стругацких. И как только мы увиделись, попросил организовать ему встречу с АН. Я позвонил АН и сказал, что в Москву приехал Дарко Сьювин (а у АН было американское издание «Улитки на склоне» с его предисловием) и очень хочет с ним увидеться. Ну что ж, последовал ответ, приезжайте.

Мы приехали часа в два дня. АН пил коньяк в компании со своим давнишним другом Станиславом Агрэ. Нам налили по полстакана. Я выпил. Дарко начал вздыхать, отказывался, упрашивал разрешения пить не все сразу. Мы посидели часа два, разговор шел о самых разных вещах: о том, почему Дарко начал заниматься русской фантастикой, о его отношении к японской культуре, о гонорарной политике в разных странах. Дарко допил свои полстакана и тихо сказал мне: «Владимир, очень много впечатлений на сегодня. Мне лучше идти…»

На улице я поймал такси. В машине Дарко стал восторгаться: «Я потрясен: Аркадий – уникальный личность, такая мощная фигура, настоящий человек Ренессанса!.. Я хочу еще раз встретиться с ним…» На мое замечание, не боится ли он, что в следующий раз в гостях у АН будет опять какой-нибудь друг и снова будет коньяк, Дарко упорно сказал, что это его не смущает. Однако когда я зашел к нему в гостиницу на следующее утро, он был уже в другом настроении и уныло сказал, что сегодня вряд ли он способен на какие-то поездки…

…И пришел тот черный день 12 октября 1991 года, принесший ощущение осиротелости (оно охватило тогда, как я потом неоднократно слышал, очень и очень многих; у меня оно не исчезло и сейчас – лишь притупилось). И непонимание, как можно жить дальше, когда из души вырван кусок. И страшный день похорон. Лицо АН в гробу было необычно умиротворенным, спокойным. Словно о нем написал любимый братьями Михаил Афанасьевич: «Он не заслужил света, он заслужил покой»…

…Есть у «Люденов» такой обычай. Первая рюмка пьется «Со свиданьицем». Вторая, не чокаясь, «За Арктаныча». Третья, чокаясь, – за «Борнатаныча»…

«Жизнь дает человеку три радости… Друга, любовь и работу»… Это, конечно же, «Стажеры» Стругацких.

Мне повезло: фантастика, ставшая для меня стала главным делом в жизни, дала мне и много друзей. Но сколько их уже ушло!.. Дмитрий Александрович Биленкин, Аркадий Натанович Стругацкий, Сергей Александрович Снегов, Виталий Иванович Бугров, Александр Исаакович Мирер, Нина Матвеевна Беркова, Кир Булычев… Рыцари фантастики, преданно служившие ей.

Сейчас я хочу рассказать о трех из них, в чем-то очень похожих, по хронологии знакомства – о А. И. Мирере, В. И. Бугрове и С. А. Снегове.

С Александром Исааковичем Мирером я познакомился осенью 1976 г. В середине сентября мне позвонили из Бюро пропаганды Союза писателей РСФСР и предложили выступить с лекцией о фантастике в каком-то НИИ, занимавшемся, кажется, термической сваркой. Была в те годы такая форма «шефствования» над предприятиями и организациями – туда для повышения культурного уровня их сотрудников по путевкам бюро пропаганды Союза писателей СССР и РСФСР, общества книголюбов, общества «Знание» посылались лекторы-специалисты в различных областях знаний.

Кстати, добавила секретарша, вместе с вами будет выступать писатель Александр Мирер. Конечно, это имя мне была хорошо знакомо по публикациям в альманахах «НФ» и «Мир приключений», к тому же буквально за несколько дней до этого звонка я купил его роман «Дом скитальцев» [2] .

Роман произвел на меня сильное впечатление, о чем с удовольствием сказал автору при встрече.

При знакомстве меня поразила и внешность АИ (худой, высокий, он походил на жюль-верновского Паганеля, но это с первого взгляда, а потом-то я понял: конечно же, он не Паганель, а Дон Кихот…), и манера говорить, держаться – старомодно-учтиво и при этом удивительно доброжелательно, так что через несколько минут казалось, что ты знаешь этого человека долгие годы. Поразило меня и то, что несколько сотрудников этого НИИ, с которыми я беседовал – как оказалось, АИ работал в нем довольно долго и к тому времени уже лет десять, как ушел, – отзывались о нем с большим уважением и теплотой, добавляя каждый раз со вздохом: жаль, что он у нас уже не работает…

Думаю, что людей привлекали в АИ и доброта, и неизменная благорасположенность, и искренний интерес к собеседнику. Во всем, что он делал, не было ничего наигранного, искусственного – так вести себя мог только человек цельный и гармоничный, чуждый позе. В его равнодушии к материальным благам было что-то от странника, для которого смысл существования – паломничество, и от дервиша, поражающего умением обходиться минимальным. Однажды я, желая польстить АИ (было это спустя примерно с полгода после нашего знакомства), процитировал слова Генри Торо из «Уолдена»: «Если мой сюртук и брюки, шляпа и башмаки еще годны, чтобы молиться в них богу, – значит, их еще можно носить, не так ли?..» [3]

Вера, его жена, воскликнула: «Шура, это действительно как будто о тебе!..» Сам же АИ только улыбнулся.

При этом АИ был человеком весьма земным, очень любил быт, его уютные детали – например, с каким вкусом и удовольствием он заваривал чай!.. Он был поразительно «рукастым», вызывая этим восторг А. Н. Стругацкого, с которым он дружил долгие годы. Жили они недалеко друг от друга, минутах в десяти ходьбы: если метро «Юго-Западная» представить в качестве одной вершины треугольника, то двумя другими могут послужить дом АИ по улице 26-ти Бакинских комиссаров и АН по проспекту Вернадского. Умел АИ делать практически все: от починки утюга до изготовления вполне «товарных» ювелирных украшений. Одно время, кстати сказать, он этим и жил – делая перстни, кулоны и проч. на продажу, поскольку с года 1965-го или 1966-го он вступил в Комитет литераторов при Литфонде и тем самым обрел право не работать, как выражались в отделах кадров, по найму (и не ходить каждый день на службу, что для творческого человека было счастьем), но зарабатывать на жизнь мог официально только литературным трудом, который, как известно, кормит несытно. В середине 1980-х вступил в этот Комитет и я, по рекомендации А. Н. Стругацкого.