Александр Етоев - Книгоедство. Выбранные места из книжной истории всех времен, планет и народов

Теперь скажу от себя. Несколько лет назад (пять? шесть?), когда на выходе из метро «Владимирская» в устье улицы Большая Московская открыли памятник Достоевскому, он сразу же стал излюбленным местом сборищ всех окрестных бомжей. Они под Достоевским спят, едят, выпивают, клянчат у прохожих на выпивку, еду и любовь. Наверное, стоит рассматривать этот симбиоз памятника писателю и примагнитившихся к нему униженных и оскорбленных созданий как некий концептуальный акт. Можно даже брать по пятьдесят долларов с иностранцев, которых специальным автобусом следует привозить на площадь и устраивать комментированный показ. Или приставить искусствоведа — из тех самых, «которые истолковали бы систему умозрительных понятий и отношений, только и принимаемую во внимание при оценке концептуального произведения искусства».

Ночь. На улицах небольшого провинциального городка ни души. В одном из домов на окраине города скрипит выходная дверь. В нее проскальзывает темная фигура и, прячась в тени домов, крадется к вокзалу. Через час поезд уносит тринадцатилетнего беглеца из родного города. В сумке у него географический атлас, маршрут до Владивостока, русско-немецкий словарь и девять рублей денег. В А-ме-ри-ку! — отстукивают колеса поезда. Мысли роем летят в сказочную страну прерий и пампасов навстречу бронзоволицым героям Майн-Рида и железным охотникам Купера.

Через неделю в больнице Новосибирска появился новый больной. Его сняли с тормозной площадки товарного поезда, насквозь пронизанного холодным дождем, измученного, еле держащегося на ногах.

Такой рассказ ждал читателя, открывшего 1-й номер журнала «Вокруг света» за 1928 год. Рассказ печальный и, видимо, взят из жизни. Потому что и до революции так же снимали с поездов начитавшихся Майн-Рида подростков.

Далее, вслед за историей несостоявшегося побега в Америку, автор редакционной статьи подводит итог:

Что ж, — скажет кое-кто из наших читателей, — вред приключенческой литературы ясен. Он будет прав, этот читатель, но прав только частично. Вред приносит буржуазная старая приключенческая литература. Буржуазия создала приключенческую литературу, целиком приспособленную к интересам старого общества. Железные законы капиталистической конкуренции, этой борьбы «всех против всех», требуют в буржуазном обществе людей жестких, изворотливых и не разбирающихся в средствах, — старая приключенческая литература создала культ такого героя. В буржуазном обществе хорошо может жить только богатый, — старая приключенческая литература облагородила борьбу за золото, сделала эту борьбу уделом всех сильных и смелых. Буржуазии передовых стран нужны рынки, нужны колонии, — старая приключенческая литература сделала благородным героем империалиста-завоевателя, порабощающего, уничтожающего и разлагающего целые народы, так называемых «дикарей». Почти вся старая приключенческая литература именно такая — насквозь лживая, насквозь лицемерная.

Далее автор редакционной статьи на риторический вопрос гипотетического читателя, которому все же нравится приключенческая литература и он ее хочет читать, но не знает, что выбрать, дает ответ: читайте ее в «Вокруг света». Только в «Вокруг света» и в его приложениях печатается правильная приключенческая литература и нигде более. Вот такая в те годы была реклама.

Что же можно сказать по поводу процитированной журнальной передовицы? Читайте приключенческую литературу — старую, новую, все равно какую. Можете даже, начитавшись, как тот мальчишка, бежать в Америку. Все равно дальше границы не убежите, наши пограничники — народ неподкупный.

Сайт Lenta.ru, новости от 20.12.2000: «Художники-митьки Дмитрий Дроздецкий (Москва) и Михаил Сапего (Петербург) предлагают воздвигнуть памятник Чапаеву. По мысли митьков, он должен представлять собой голову Василия Ивановича, плавающую над водой реки Урал, в которой, по официальной версии, утонул летом 1919 года легендарный командарм. Для того же, чтобы оградить голову от воров и птиц, художники придумали специальную охранную систему…»

Неизвестно, что родилось раньше. Мысль о памятнике или эта книжка. Скорее всего, первая. Потому как, по книжной версии, «совсем не утонул Чапай в седом Урале». А переплыл он его, спрятался от беляков в медвежьей берлоге, а после, по совету старого киргиза, поселился на горе Черная Орлица, чтобы «в нужные минуты, когда бедный народ будут буржуи обижать», выручать его из беды.

Ну а коли не утонул Чапай, то и памятник ему, по идее, не нужен, тем более плавающий в реке. Хотя мысль сама по себе интересная. Но, заметим, не оригинальная. Памятник Муму на Москва-реке, Садко на Волхове, Степану Разину на Волге в районе Астрахани, Чижику-Пыжику на Фонтанке (последний, правда, не плавающий, а установленный на плите из гранита в береговой нише) — такие проекты уже имеются и некоторые даже частично реализованы.

Это книга о бесстрашии. А где бесстрашие, там непременно смутной тенью за левым плечом героя топчется его ничтожество страх. Мы, читатели искушенные психологической литературной традицией, за всяким героическим действием видим буйную игру антиномий. Ангел божий нам говорит: «Из сердца изгони страх. Бог любит правду, за нее и умри». А дьявол шепчет голосом предателя-Троцкого: «Ну на хрен тебе это надо? В лабаз вон красное с утра завезли, иди, покуда другие не разобрали». В этом чертовом глубинном психологизме, где «да» сражается смертным боем с «нет», беда и слава нашей литературы.

В народных же русских сказках, как в японских, и в африканских, и даже в сказках эскимосов Аляски, любая психология отдыхает. В сказке, если ты зарубил старушку, то иди себе преспокойно дальше и не мучайся вопросами совести. Черное в сказке черное, Кощей — тощий, а Иван — умный, хоть и дурак.

То же в сказке про Чернышевского. Суть ее такова. Русский царь решил доказать, насколько господин Чернышевский далек от народа. Для этого он закатил пир и прилюдно загадал Чернышевскому каверзную загадку. А именно: «Почем ноне свинина?» Ну, думает, опростоволосится сейчас господин Чернышевский, не отгадает. Да не на такого напал. Встает Николай Гаврилыч из-за стола, тычет в царя пальцем и говорит: «Ежели свиньи такие, как ты с царицей, то ни почем». Отгадал, одним словом, загадку на свою голову.

Сказка, как положено сказке, разукрашена сказочными картинками. Если где на картинке царь, так не иначе как с грибом-мухомором, который у него то торчмя торчит из кармана, то лежмя положен между графином и рюмочкой. А если где Николай Гаврилович, так без гриба, зато в штанах и ботинках. Проиллюстрировала сказку про Чернышевского художница Ира Васильева, известная под именем Иваси.