Наталья Иванова - Русский крест: Литература и читатель в начале нового века

Литература умерла, роман умер, умерли толстые журналы … А на самом деле умер читатель (его наконец уговорили, что читать – нечего), – и за гробом его скорбно идут сотни тысяч русских писателей.

Зато растет территория писателя. Русский писатель плодится быстро и живет во всем подлунном мире. Чуть ли не ежедневно встречается с такими же, как он, устраивая чтения, фестивали и конгрессы, симпозиумы и семинары, круглые столы и дискуссии.

Если наложить друг на друга две линии – нисходящую (читателей) и восходящую (количество писателей), то получится – в параллель с демографическим – весьма драматичный литературный крест.

Но, может быть, мой взгляд слишком пессимистичен? Ведь есть и позитивные симптомы. Это прежде всего заинтересованность финансово независимых, весьма обеспеченных изданий в независимых, от публики в том числе, писателях. Не столько ради славы, сколько ради репутации.

У России два богатства: нефть/газ и русская литература. Причем если первый – исчерпаем, то второй – вечен. В мире всегда будут издавать, переводить, переиздавать, в десятый раз переводить – Толстого и Достоевского. И ставить Чехова.

Над судьбой русской литературы и судьбами русских писателей в конце 80-х задумались англичане. В 2011 году будет отмечаться двадцатилетие премии «Букер» на русской почве.

Проблема обнаружилась сразу и немедленно: премией стали награждать, но премируемые книги все равно продавались из рук вон плохо.

Недавно ситуация стала вроде бы меняться. Возникла тенденция: несмотря на затраты и неокупаемость, открывать новое современное искусство, поддерживать сложную музыку, читать настоящую прозу.

Сноб не может читать Донцову, ходить на Петросяна и украшать дом Никасом Софроновым.

Так появилась премия «Большая книга». Дорогая, затратная премия – но и настроения устроителей, «авторов идей» амбициозные.

Может быть, настоящей литературе повезло?

Но от количества затраченных денег литература впрямую не зависит, нет такой закономерности.

Необходимость каждый год каждому жюри каждой премии в обязательном порядке выбирать финалистов, а из них – лауреата (тучный год – или тощий, роли не играет) привела к искусственным родам финалистов и лауреатов.

Литературное время движется не от события к событию (что было бы правильно и естественно), а от сезона к сезону. И еще: букеровская гонка породила растущий от года к году «пузырь» романов, изготовляемых к премиальному сезону. Так обстоит дело и с «Большой книгой» – ради больших ее денег сегодня пишутся и издаются необычайно толстые книги.

Явно страдают ожирением или водянкой книги, уже получившие эту премию, и книги, вышедшие в финал этого года. Следовало бы посадить на диету и роман Александра Терехова «Каменный мост» (вторая премия «Большой книги», 2009), и «Перс» Александра Иличевского (2010). Ожирение, кстати, возникает у романов, не прошедших курс толстожурнального похудения.

Итак, русская литература стала всемирной и занимает территорию гораздо больше России. Напечататься – а хоть бы в Интернете, или книжечку выпустить – может каждый. Не старые времена, чтобы редактор – или, не к ночи будь помянут, цензор – останавливал.

И тем не менее – благодаря несовершенному, но все-таки фильтру-отбору, постоянно производимому издателями амбициозных некоммерческих издательств, редакторами амбициозных, тоже весьма и весьма некоммерческих, журналов, высокомерных интернет-порталов, премиальными экспертами и членами жюри – остается несколько десятков, может быть, сотня книг, на которые появляются – хотя бы! – профессиональные рецензии. Книгоиздательский бизнес доходен, за рынок идет борьба, литературных журналистов покупают, – отношения в литературном мире коррумпированы. Захлебывающаяся от восторга аннотация вытеснила трезвую оценку.

Критики тоже могут имитировать оргазм.

У нас замечательная поэзия – Сергей Гандлевский, Тимур Кибиров (оба – еще и прозаики), Михаил Айзенберг, Инна Лиснянская, Олег Чухонцев, Мария Степанова, Елена Фанайлова, Борис Херсонский. До дюжины – перечислять легко и приятно.

В прозе борются две тенденции – социальная (по преимуществу) и эстетическая (тоже по преимуществу).

Бои «реалистов» с постмодернистами закончились – начались бои «реалистов» с эстетами.

«Реалисты» сегодня – писатели с обостренным чувством социального. С ярко выраженным публицистическим темпераментом. С открытым политическим неравнодушием – иногда специально (и даже истерически) возгоняемым. Это наследники советской, соцреалистической поэтики, усвоившие свою литературную азбуку не через Андрея Платонова, Леонида Добычина или Даниила Хармса, а через, скажем, хитроумного Леонида Леонова – совсем не случайно Захар Прилепин написал именно его биографию.

Приоритеты обозначены через тематику: вымирающее, деградирующее население (Роман Сенчин, «Елтышевы»), распад страны (Денис Гуцко, «Русскоговорящий»), война в Чечне (Захар Прилепин, «Санькя»), немотивированное насилие (Александр Селин), имитация общественных институтов (Сергей Шаргунов), постсоветская драма советского человека (Эргали Гер, «Кома»). Среди озабоченных есть и реанимирующие соцреалистическую идеологию в ее агрессивном виде, – например, Михаил Елизаров, получивший премию «Русский Букер» по недоразумению (жюри, как бы потом оно ни мотивировало свое решение в частных разговорах, проявило странную подкорковую тягу к советскому), что скомпрометировало премию в глазах и так растерянного читателя. Маскарадные спецэффекты в костюме новоявленного лауреата (черная рубашка, подтяжки, высокие шнурованные ботинки) подчеркивали его инородность среди мягкотелых писателей.

Но никакой маскарад не обеспечит повышенного внимания так, как появление на телевизионном экране. Дмитрий Быков с его озабоченностью настоящим/будущим России именно через медиа, газеты и особенно телевизор, а не через укрупненную метафорику своих романов, стал так заметен – и любезен сердцу публики, которая из общества читателей, по точному определению социолога Бориса Дубина, превратилась в общество зрителей. Думаю, что амбиции у Дмитрия Львовича выше, – но его телепортрет влиятельнее.

Накануне Пермского экономического форума, посвященного теме «Экономика и культура», по приглашению Пермского Открытого университета я выступала с публичными лекциями – в Центральной библиотеке Перми (именно в том зале, где Юрий Андреевич Живаго после долгой разлуки, вызванной перипетиями гражданской войны, увидел, как ему казалось, навсегда потерянную Лару), в Пермском Государственном педагогическом университете и в Дягилевской гимназии. И по вопросам аудитории мне все-таки показалось, что нет, не все перешли в разряд зрителей.

Читать дальше