Владимир Ильин - Пожар миров. Избранные статьи из журнала «Возрождение»

В Вятке Герцен в качестве одного из организаторов и демонстраторов этнографической выставки встретился с приехавшим туда Наследником Престола, будущим имп. Александром II, Царем-Освободителем. Он произвел на Герцена определенно благоприятное впечатление, и ему он впоследствии послал из чужбины клич – «Ты победил, Галилеянин». Этого отношения к Царю-Освободителю Ленин никогда не мог простить Герцену.

Уже это обеляет Герцена и показывает то нелепое положение, в какое попали так называемые «прогрессивные круги», причислив Герцена к «своим».

Мы никогда не устанем повторять, что фрондирующий дворянин только и может быть причислен к настоящим свободолюбцам. Таким был и H.A. Бердяев.

Всеобщий благодетель и ходатай – поэт Жуковский выхлопотал Герцену снятие опалы. Сначала его перевели во Владимир (откуда он налетом на Москву похитил свою кузину Наташу Яковлеву и увозом женился на ней), а потом, в начале 1840 г., Герцен, окончательно «прощенный», оказался в Москве. Однако фронда продолжалась, и еще не достигшего и тридцати лет Герцена перевели в Новгород советником губернского присутствия. Таково было правление одного из самых суровых государей России: он отдавал фрондирующих и оппозиционных интеллигентов «под надзор у самих себя» – как смеялся над своей «ссылкой» Герцен…

До сих пор Герцен, подобно всей русской знати, увлекался всем французским, в том числе философией и социализмом. Но философия XVIII века давно уже к тому времени вышла из моды и безнадежно устарела (эти отрепья опять на себя напялили русские нигилисты XIX века и русские большевики XX века). Время возвращения Герцена в Москву из пресловутой «ссылки» было временем поголовного увлечения философией германского идеализма – Кантом, Шеллингом, а потом и Гегелем. Это увлечение было органически связано со свободолюбием и романтической поэзией, что великолепно изображено у Пушкина в образе Ленского:

который

Ныне хорошо известно, что западники времен Белинского, и в частности сам «неистовый Виссарион», очень плохо знали Запад и особенно западную философию. Для постижения сложных умственных построений, какими в высшей степени были творения германских философов-идеалистов, надо было быть, прежде всего, человеком подлинной и многосторонней культуры со знанием многих языков и, особенно, языка немецкого. Нужно было знать богословие и средневековую культуру – основу западной культуры. Всем этим, парадоксальным образом, обладали только славянофилы во главе с Н.В. Киреевским и A.C. Хомяковым. Для них одних Запад был «своим» и «страной святых чудес», только они могли с полным духовным правом первородства издавать передовые и по-настоящему свободолюбивые журналы с таким показательным заглавием, как, например, «Европеец»… И только их одних по-настоящему боялся и ненавидел дух деспотического самовластия, откуда бы он ни исходил и из которого, как из василискова яйца, вылупился большевизм. Славянофилы были подлинными строителями духа и культуры. Белинский же, по собственному признанию Герцена, «все выжигал кругом». Естественно, что, по верному замечанию К. Мочульского («Духовный путь Гоголя»), Белинский и оказался прямым предтечей современного коммунизма и апостолом его кровавых палачеств, бездушным чекистом, затравившим Гоголя и ровно ничего не смыслившим ни в Пушкине, ни в Гоголе, ни в Боратынском…

Хорошим знанием иностранных языков Герцен обязан своему помещичьему барству. Но знанием немецкой философии, чего не было и следа у Белинского, да и быть не могло за незнанием немецкого языка, Герцен был несомненно обязан частому общению и диалектическим сшибкам со славянофилами, главным образом с Хомяковым.

Чтобы быть на должной высоте в этих сшибках, Герцену пришлось сильно приналечь на эту философию, главным образом на Гегеля, который Герцену, как человеку общей латино-французской культуры, давался лишь с превеликим трудом – если судить по его личным свидетельствам. До конца Герцен Гегелем, по-видимому, так и не овладел. Но в руководящих линиях автор «Былого и Дум» Гегеля, кажется, усвоил.

Самым блестящим и непобедимым диалектиком и спорщиком, которого когда-либо выставила русская философия, придется признать A.C. Хомякова. Герцен никогда не мог не то что справиться с ним, но даже стать ему под плечо: это был поистине великан, о размерах которого русские люди до сих пор еще не отдают себе, как следует, отчета. Превзойти его на поприще диалектики мог бы в нашем столетии разве только о. Павел Флоренский. Но это тема особая, которой мы в своем месте и в свое время еще коснемся.

Справиться с A.C. Хомяковым Герцену не удалось, и не только по той причине, что Хомяков был как философ сильнее автора «Былого и Дум». Справиться Герцен с Хомяковым не мог еще потому, что в подсознании и не хотел. Он великолепно понимал, что у него со славянофилами (особенно с Хомяковым) сердце билось общее, да и туловище было общее, как у Русского Двуглавого Орла, столь ненавидимого радикальной интеллигенцией. Только головы этого славянофильско-западнического Двуглавого Орла «смотрели в разные стороны». Эта метафора или, лучше, этот символ принадлежит самому Герцену…

Кроме того, не надо забывать, что, к великому горю и к великому несчастью для России и ее культуры, тяжелая рука полицейского «просвещенного абсолютизма» и цезарепапизма налегла на творчество самого A.C. Хомякова, который не имел возможности печатать свои произведения в России и, вообще, жил в условиях того, что можно назвать «внутренней эмиграцией» (наподобие того, как теперь живет подавляющее большинство всего русского населения и всей русской интеллигенции). Ужасающий факт, что величайший русский святой – преп. Серафим Саровский и величайший русский богослов – A.C. Хомяков, оба были под гонением и под калечащим, удушающим прессом величайшего русского иерарха – митрополита Московского Филарета, о чем острые страницы мы прочтем у В.В. Розанова…

Поэтому нас не должны удивлять и два таких ужасных факта, как эмиграция внешняя и внутренняя двух великих русских мыслителей – Герцена и Хомякова, а также и то, что желавший принять православие крупнейший немецкий философ-католик, для этой цели приехавший в Россию, был на границе арестован жандармами и выпровожен обратно. Этот факт его и укрепил в католичестве…

По этому поводу заметим, что революционно-субверсивные и разрушительно-антикультурные действия приходят не только «слева», но часто – и чаще, чем это обычно думают, – «справа».

Можно быть уверенным, что одной из важнейших причин эмиграции Герцена было нелепое гонение на философию в царствование имп. Николая I, когда министр Ширинский-Шихматов любил повторять, что «польза от нее не доказана, а вред возможен»… Не надо забывать и того, что отношение Булгарина и «Северной Пчелы» к русской литературе было совершенно такое же, как позже Писарева с компанией из «Русского Слова». Sapienti sat! Подобно тому как некогда Аристотель бежал из Афин, дабы его сограждане «не согрешили вторично против философии» (он имел в виду отравление консервативными кругами афинского общества консервативно же мыслившего Сократа) – так и чтобы избавить Россию от повторения позорных деяний Дантеса (всячески покровительствуемого двором) и Мартынова (преступление которого всячески одобрялось двором же и аристократией), Герцену пришлось бежать из России в самую блестящую пору ее поэзии, литературы и мысли, какой было царствование императора Николая Павловича. История культуры вообще полна парадоксов.