Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

Он прав: надо восхищаться и любить — в этом вся сила.

Вопреки сложившейся легенде, я всегда очень любил Виктора Гюго и всегда восхищался им; вот что я писал о нем много лет тому назад:

«Каким чудесным пением неожиданно заигравшей фанфары зазвучали в нашем литературном языке стихи Виктора Гюго! Они раздались как зов трубы среди приглушенного речитативного бормотания старой классической школы. От них повеяло чем-то новым, незнакомым, они ворвались в литературу, как струя свежего воздуха, как сноп солнечных лучей.

Что касается меня лично, то всякий раз, как я слышу их, я словно ощущаю нежное, как ласка, дуновение юности.

Я знал эти стихи наизусть, ими я перекликался с эхом в глухих уголках Прованса, где я вырос. Для меня, как и для многих других, они звонко возвещали наступление века свободы…»

Вот та страничка, которую Вы просили у меня, дорогой коллега, и я сожалею лишь о том, что она менее полна и менее красноречива, чем могла бы быть.

Сердечно Ваш.

Общество литераторов. [148] В Комитет Общества литераторов Золя был избран в апреле 1891 года и вскоре стал президентом этого Общества. Многие статьи из сборника «Новый поход» связаны с деятельностью Золя в Обществе литераторов. Улица Шоссе-д’Антен, 47.

Париж, 10 сентября 1893 г.

Дорогой собрат!

Вы пишете, что направляетесь в Санкт-Петербург, дабы предпринять новые шаги для заключения столь желательной всем нам литературной конвенции между Россией и Францией.

Нет нужды говорить, как горячо я желаю Вам удачи. Поистине достойно сожаления, что такого рода связь, являющаяся выражением обоюдной симпатии и честности во взаимоотношениях, еще не скрепляет обе нации, которые на наших глазах все больше и больше сближаются благодаря множеству общих интересов.

Поезжайте же в добрый час и скажите во всеуслышание, что все мы — с Вами, что мы просим русскую прессу поддержать Вас и добиться наконец того, чтобы понятие литературной собственности перестало быть пустым звуком в обеих наших странах. Это будет доброе, истинно братское и полезное для цивилизации деяние.

Сердечно Ваш.

Медан, 1 августа 1894 г.

Милостивый государь и глубокоуважаемый собрат по перу!

Ваше письмо заинтересовало меня, и я Вам за него признателен. Бесспорно, Бернадетта инфантильна и, если угодно, — даже полуидиотка; я, думается мне, сам достаточно повторял это на все лады. Но, прошу Вас, во имя здравого смысла, не верьте дурацкой истории об этой красавице, г-же Пайль; за нее одну стоит возненавидеть всех Омэ-вольнодумцев, которые, надо полагать, сами же ее и сочинили. Достаточно хоть немножко изучить факты — и вся эта история рушится. Плохо же меня читают, если, прочтя то, что я написал, нуждаются еще в г-же П., чтобы объяснить восемнадцать видений у скалы Массабьель. Я старался, как только мог, дать всему простое человеческое объяснение.

Еще раз благодарю Вас за письмо, сударь, и прошу принять уверения в совершенном моем почтении.

Медан, 28 сентября 1894 г.

Дорогой господин Мейер!

Отвечать г-ну Анри Лассеру [149] Анри Лассер, литератор, совершивший паломничество в Лурд и там будто бы исцелившийся от болезни, впал в мистицизм, стал прославлять чудеса Лурда в многочисленных сочинениях («Лурдская богоматерь», 1863; «Бернадетта», 1879; «Эпизоды чудес Лурда», 1883 и т. д.). После выхода романа Золя «Лурд» была опубликована брошюра «Письмо Анри Лассера по поводу романа господина Золя с приложением документов» (1894), где Золя обвинялся в том, что отрицает лурдские чудеса в погоне за дешевой популярностью. было бы бесполезно. У нас с ним мозги устроены неодинаково, мы говорим на разных языках и все равно никогда не поняли бы друг друга. Кроме того, я хочу выказать по отношению к нему такую же любезность, какую он прежде выказывал по отношению ко мне, что ныне, однако, уже не имеет места. Но само письмо его теперь подтвердило, что он не обращался к официальным документам и что будущий историк, который пожелает написать достоверную историю Бернадетты как личности, обязательно должен будет с ними ознакомиться.

Теперь установлено также, что в Бартресе существовал некий аббат Адер; что этот аббат был первым духовным наставником Бернадетты, которая посещала его уроки катехизиса; что он предсказал ее видения — а это уже дает основания для весьма важных предположений — и что тем не менее г-н Анри Лассер даже не упомянул об аббате Адере. Таким образом, в его книге есть необъяснимая лакуна, которая лишает ее всякой убедительности.

Что касается моей тридцатилетней работы, то я горжусь ею. Я не менее, чем г-н Анри Лассер, стремился быть правдивым и поведал правду, вложив в свой рассказ все силы сердца и ума.

Примите, дорогой господин Мейер, уверения в совершенном моем почтении.

Париж, 24 октября 1894 г.

Милостивый государь!

Я уезжаю в Рим, и у меня, к сожалению, нет времени ответить на Ваши вопросы. То, что Вы называете «повторами», имеется во всех моих книгах. Это действительно литературный прием, который я сначала употреблял очень робко, а потом, может быть, довел до крайности. Мне кажется, что он придает произведению большую цельность, скрепляет его части в прочное единство. Тут есть некоторое сходство с лейтмотивами Вагнера, и если Вы попросите кого-либо из Ваших друзей-музыкантов объяснить Вам их применение, Вы достаточно отчетливо поймете смысл употребляемого мною литературного приема.

Примите, сударь, уверения в моих самых лучших чувствах.

Венеция, 9 декабря 1894 г.

Дорогой Роден!

Сейчас, когда я в Италии и беспрерывно переезжаю с места на место, французские газеты попадают ко мне нерегулярно, да и не всегда у меня есть время их читать. Потому-то я с таким запозданием высказываю Вам свое огорчение по поводу этой предосадной шумихи вокруг статуи Бальзака. [150] Статуя Бальзака, заказанная Родену в начале 90-х годов, была завершена лишь в 1898 году. Однако эта статуя была отвергнута жюри и памятник заказан скульптору Фальгиеру (установлен в 1902 г.). Роденовская статуя была воздвигнута на площади в Париже лишь в 1939 году. Вы знаете, как я восхищаюсь Вами и как был я счастлив тем, что именно такому великому скульптору, как Вы, поручено прославить величайшего из наших романистов, нашего общего отца. Вот почему, не дожидаясь моего возвращения во Францию, я хочу обратиться к Вам с пламенной просьбой.

Заклинаю Вас именем этого гениального человека, именем французской литературы: не оттягивайте больше работу над Бальзаком. Он — Ваш бог, так же как и мой. Трудитесь целыми днями, а если нужно, то и ночами, чтобы образ его возвысился наконец над нашим бессмертным Парижем! Помните, что все теперь зависит от Вас, что только Вы один задерживаете наступление этого желанного часа. Конечно, Ваши права взыскательного художника бесспорны. Я до сих пор не торопил Вас, но все же Бальзак ждет, и нехорошо, если его слава чересчур долго будет страдать из-за Вашей, совершенно, впрочем, законной, заботы о своей собственной славе. Внемлите моей мольбе: это сердце мое взывает к Вам ради вящей славы Вашей, ибо я люблю Вас столь же горячо, сколь восхищаюсь Вами.