Сергей Беляков - Сборник критических статей Сергея Белякова

Анна Григорьевна начала дневник в день отъезда из Санкт-Петербурга и вела его до самого конца 1867 года. Последняя запись в дневнике (по крайней мере, в той части, что дошла до нас) датирована 31 декабря 1867 года. Со временем записи становятся все короче. Если в начале путешествия Анна Григорьевна исписывала целые страницы, то в декабре она ограничивалась лишь несколькими строчками. Постепенно Анна Григорьевна охладела к ведению дневника, а хлопоты, связанные с рождением ребёнка (21 февраля 1868 г.), и стенографирование нового романа (Федор Михайлович в это время работал над “Идиотом”) поглотили всё свободное время. В конце концов, она оставила дневник.

Что же писала Анна Григорьевна в дневнике? На первый взгляд ничего особенно интересного или необычного: описывала распорядок дня, каждодневные события, происшествия и тому подобное. Сразу оговорюсь, иностранцы Анну Григорьевну не слишком интересовали. Немцы и швейцарцы были, так сказать, элементом ландшафта, быть может, неприятным, надоедливым, но не более того. Анна Григорьевна не собирала материал для новых “Записок русского путешественника”. Более всего на свете, если судить по книге воспоминаний и по дневнику, нашу героиню интересовал сам Федор Михайлович: его высказывания, его поступки. Он — главный герой, а немцы так, массовка, не более. Но все это лишь повышает ценность нашего источника. Во-первых, искренность и непосредственность автора более всего проявляются именно в случайном высказывании, когда он не скован даже внутренней цензурой. Во-вторых, опосредованно мы можем изучать взгляды, чувства, эмоции самого Фёдора Михайловича.

Анна Григорьевна упоминает в дневнике о евреях, о немцах и о швейцарцах (очевидно, франкофонах Женевы и Базеля). Еврейская тема появляется лишь в самых первых дневниковых записях. На улицах Вильно Достоевским попалось много “жидов со своими жидовками”. Один “жидок” продал супругам кусок мыла, другой попытался продать два янтарных мундштука, но его прогнали [165] Достоевская А.Г. Дневник 1867 года. — М., 1993. С. 7. . Однако еврейская тема, едва наметившись, вскоре исчезает со страниц дневника. Развивать ее мы не станем, иначе она уведет нас от дневника Анны Григорьевны к “Дневнику писателя”. Другое дело немцы и швейцарцы.

Вспомним, что путешествие Достоевских было свадебным! Если Федор Михайлович уже успел побывать в Европе и даже опубликовать заметки о своих впечатлениях, то Анна Григорьева впервые увидела Германию, Швейцарию, Италию. Холодный, туманный Петербург остался далеко позади, поезд пересек границу, проехал Восточную Пруссию. Перед молодоженами лежала благословенная Центральная Европа с уютными городками с черепичными крышами, с немецкой чистотой и порядком. В ресторанах под звуки духовых оркестров они ели голубого угря, только что выловленного в Эльбе, и пили рейнвейн. В славном городе Дрездене их ожидали полотна Рафаэля, Тициана, Мурильо, Клода Лоррена. Затем они посетили курортный Баден-Баден, Базель и берега Женевского озера — прекрасные, живописные земли с чудесным климатом. Романтическое путешествие молодоженов омрачали, правда, приступы эпилепсии у Достоевского, а его страсть к рулетке несколько раз оставляла супругов без денег. Но были еще некоторые мелочи, досаждавшие путешественникам.

Человека встречают “по одежке”, правильней было бы сказать, не только по одежке, но и “по прическе”, по манере держаться, словом, по внешнему виду. Так вот, уже сам внешний облик немцев супругам Достоевским не понравился. Высказываний о внешности немцев в дневнике немного, зато они не только весьма выразительны, но и носят характер обобщений. Однажды увидев Иду, горничную, которая прислуживала Достоевским, когда те жили в меблированных комнатах в Дрездене, и которую Анна Григорьевна и без того величала не иначе как “немецкой харей” и “эдакой рожей” [166] Там же. С. 28, 76. , в очках, и узнав, что та носит их с шестнадцати лет, русская путешественница вспылила: “Ведь эдакая подлая страна: кривые, хромые, безголосые, ничего не видящие, просто ужас…” [167] Там же. С. 85. Эта вспышка похожа на прорыв давно копившегося раздражения. Раздражения по поводу внешнего облика немцев? Не знаю. В моём распоряжении нет данных, позволяющих судить о том, были ли русские здоровее немцев или нет. Замечу лишь, что сама Анна Григорьевна хорошим здоровьем не отличалась. В дневнике, сразу же за гневной тирадой, произнесённой в адрес бедной Иды, следует запись о том, как Анна Григорьевна, спрыгнув всего-то с трёх ступенек, занемогла: “…у меня страшно заболел бок, спина и чем далее, тем более, так что я почти вовсе не могла идти”. Двадцатилетняя женщина постоянно жаловалась на разнообразные недомогания. Судя по дневнику, редкий день для неё обходился без новых болячек. На здоровье Фёдора Михайловича, который помимо эпилепсии страдал целым рядом других заболеваний, я останавливаться не стану.

От Анны Григорьевны досталось не только немцам, но и швейцарцам: “Какие у них все рожи, у этих швейцарцев, такие глупые, просто страх смотреть, дети у них какие-то косоглазые, грязные, со старыми лицами, просто какие-то старики, а не дети” [168] Там же. С. 282. . Боже мой! Неужели дети петербургских трущоб, “униженные и оскорблённые”, эти давнишние герои Достоевского, выглядели лучше швейцарских детей?

Но внешность, в конце концов, не так важна. Провожают ведь “по уму”. Как же Анна Григорьевна и Федор Михайлович оценивали умственные способности немцев? Увы, и здесь немцы не оказались на высоте. Чету русских путешественников до крайности раздражала их непонятливость. Например, узнать дорогу у немцев было решительно невозможно. В первый же день своего пребывания в Дрездене путешественники отправились к модистке покупать Анне Григорьевне новую шляпку, но заблудились, так как “какая-то немка показала в совершенно противоположенную сторону” [169] Там же. С. 11. . Ситуация повторилась на следующий день, когда супруги отправились в галерею смотреть полотна Тициана и Гольбейна. Вновь немка показала им в “совершенно противоположенную сторону”, что вызвало гнев у раздражительного автора “Двойника” [170] Там же. С. 12. . Как-то раз Достоевские остались недовольны обедом: в ресторане не оказалось мороженого. Кельнер повёл их в кондитерскую: “Долго толковал, но показал опять-таки, по немецкому обыкновению, не туда” [171] Там же. С. 23. . Не удивительно, что уже в первые дни путешествия Анна Григорьевна сделала следующий вывод: “Вообще, если немца что-нибудь спросить, то он, во-первых, ничего не поймет, а во-вторых, непременно соврет дорогу” [172] Там же. С. 12. .