Яков Цукерник - Три комиссара детской литературы

А так как в любой из упомянутых инстанций мог бы напороться на члена упомянутой мафии, иначе говоря — на выкормыша сталинских и ежовско-бериевских времён, держащего связь с однокормушниками, то обязательно во всех случаях указывал бы, что подняты все наличные силы власти и общественности, а во всех этих инстанциях данная мафия пока что ещё не господствует — в год гибели президента Альенде. Если случится такая беда на уровне города — спасибо ей: есть повод начинать сражение на более высоком уровне, уже не с комарами, а с мухами це-це, так сказать. Но начинать обязательно — иначе всё общество наше рухнет, а при таких катастрофах гибнет огромное число людей и двуногих, вроде бы от участия в военных действиях уклоняющихся, но оказавшихся под ногами у сражающихся сил. А возникни вместо СССР «чёрная дыра» — отзовётся по всей планете исчезновение одной из двух сил планетарного масштаба. Именно так — ни больше и ни меньше… И потому любой лейтенант милиции обязан поступать именно так — это не роскошь, а суровая необходимость.

Пока шла бы вся эта сигнализация в верха и в стороны, добился бы я ещё и связывания Сыронисского письменными условиями: ремонт тогда-то начнётся, тогда-то закончится, помещение клуба ни в коем случае не изымается у него без как минимум равноценной компенсации (это оговорить в документе обязательно). Все помехи данной ремонтной деятельности сразу учитывать: кто мешает, чего нехватает? А то есть любители долгостроя и различных экономий и изменений в проектах… Учитывать на будущее и тех, кто оказывается с Сыронисским в одном строю — либо в возникшей для данного случая мафии, либо в постоянном объединении сил зла. Сделать этих сильных своей анонимностью двуногих видимыми, сообщить о них максимальному числу советских людей, которые именно в схватках за советский порядок. за советский образ жизни осознают себя именно советскими…

Всё вышеперечисленное входит в долг и обязанность как этого лейтенанта милиции, так и любого другого представителя органов охраны советского порядка. А то во вверенном ему районе советской территории гибнет детский клуб и ведётся травля советских людей, а он руками разводит.

Вспомним фельетон Михаила Кольцова «Скорей, скорей в тюрьму!»(в первом томе синего трёхтомника, вышедшем в 1957 году в Москве, в издательстве «Художественная литература», стр.419), где прямо было сказано, что милиция, на глазах у которой происходило описанное в фельетоне безобразие — уничтожение фабрики конкурентами в борьбе за её помещение, — должна ответить за своё олимпийское спокойствие и за непресечение этого вандализма.

Правда, не один упомянутый Крапивиным лично хороший лейтенант милиции знал о происходящем. И если он не исполнил своего служебного, комсомольского или партийного, офицерского и человеческого долга, то небезгрешны и все прочие взрослые, знавшие о происшедшем: и Олег Московкин, и учителя, и родители. Все взрослые, имевшие отношение к клубу «Эспада», должны были поступить так же, но не поступили, и в редакцию городской газеты пришлось идти тому же Серёже Каховскому — редчайшему представителю рода человеческого по своей непримиримости к злу. Куда смотрела, скажем, та учительница, которая сама привела в клуб своих третьеклашек и с трепетом и доверием вручила их под руководство Генки Кузнечика, куда смотрел тот же отец Серёжи Каховского? Силы добра оказались пассивны, а вот Сыронисский с компанией нашли союзников: для начала маму Сенцова, а та в свою очередь не пожалела времени и сил и добралась до милицейских верхов, найдя там некоего майора, стоящего над умными и симпатичными лейтенантами и капитанами и испугавшегося, что в клубе учат приёмам, позволившим семикласснику Серёже отбиться от «взрослого человека» (бандита Гаврика). Этак в новом «тридцать седьмом» придут его арестовывать, а он и тогда отобьётся?!.. Разве только этот майор такого боится? Недавняя история со снятием Щёлокова с поста министра внутренних дел более чем поучительна, но мало было его снять — ведь и Генриха Ягоду в своё время убрали, и Ежова — ничего, нашёлся Берия… Необходима беспощадная очистка всех нервных центров общества от всех «майоров» и иных видов человеческого брака (беру за типаж мельком упомянутого Крапивиным «майора», коему никто из сослуживцев и тем более начальников не сказал. что он делает дело грязное и подлое, разоружая людей перед нелюдями). Их, таких «майоров» ныне везде хватает, имя им воистину «легион».

Я служил в Армии не где-нибудь, а в дивизии первого удара на тревожной иранской границе. Мы учились маршировать, не сгибая колен и хлопая всей ступнёй, учились бегать на кроссах и ходить в марш-броски, прыгать через «коня» и подтягиваться на турниках, делать пару упражнений на брусьях. Нас даже всей дивизией сводили на преодоление горы-четырёхтысячника и всем вручили значки «Альпинист СССР». А стреляли мы — по десять патронов в год, ни одной боевой гранаты за всю службу брошено не было. Разобрать и собрать пулемёт или заменить погибшего пулемётчика, гранатомётчика, артиллериста — дело в условиях войны необходимейшее! — никто из нас не мог. И не учили нас приёмам рукопашного боя, знать которые солдату положено согласно боевому уставу пехоты А когда мы спрашивали у офицеров вообще и замполита полка в частности — почему так? — нам с достаточной откровенностью отвечали, что по возвращении «на гражданку» мы можем оказаться и правонарушителями, что опасно всех граждан СССР до единого обучать приёмам рукопашного боя и владению оружием. Есть де отборные части, где люди по анкетам проверены, там учат защищать Родину и идею коммунизма в полном объёме, от врагов внешних и внутренних, а нас не то что не обязательно, а именно нежелательно… Впрочем, на третьем году моей службы ожидалась инспекторская проверка особой придирчивости, и поставил лейтенант-взводный вверенных ему воинов Советских Вооружённых Сил в одну шеренгу, каждому велел взять в руку прутик, имитирующий нож, и пошёл перед строем, вышибая эти прутики — единственный урок рукопашного боя за три года и четыре месяца (нас задержали с увольнением по случаю Берлинского кризиса, части нашей дивизии были выведены уже на исходные позиции, разведчики уже под Тавриз сходили, выясняя обстановку на той стороне, так что нам с такой вот воинской выучкой светило стать смазкой для вражеских штыков и мишенями для пуль…) Но мы тогда ещё верили в то, что дело Двадцатого съезда живёт и побеждает, что нужно только в него верить и — как бы тебе лично туго ни приходилось — действовать согласно своей вере. Так что я именно тогда в кандидаты был принят, желая иметь право подняться по призыву «Коммунисты, вперёд!», и успел побывать на партсобраниях, где настоящие люди без оглядки на настроение и пищеварение начальства обсуждали вопросы достижения победы с наибольшими эффектами и наименьшими затратами. Это великая удача — видеть таких людей в такой обстановке, и пусть потом «майоры» и их боссы всех званий и положений намертво перекрыли мне путь из кандидатов в члены партии, — я благодарен судьбе за тот месяц, один из последних моих армейских месяцев.