Яков Цукерник - Три комиссара детской литературы

Так вот — первую атаку на слово «командосы» повела именно Ангелина Никитична: «Я не понимаю, неужели нельзя какое-нибудь русское слово найти и укоренить?» От собственного порождения писатель, конечно, отбился бы. Однако после начала «холодной войны» действительно немодным стало слово «командосы». И то сказать — за истекшие десятилетия «командос» Англии, ЮАР и Израиля совершили немало грязных дел (как и американские «рейнджеры», как спецназовцы иных государств). Но с другой стороны — свыше миллиарда людей знакомы ныне с понятиями «коммунизм, коммуна» лишь по их марксистскому варианту, успевшему порядком сталинизироваться и маоизироваться. Так не отказаться ли нам по этому случаю от этих терминов, а, Ангелина Никитична? Тем более, что слова эти тоже не русские…

В итоге в последующих изданиях «Дорогих моих мальчишек» «укоренилось русское слово» — «синегорцы». Взято оно из кое-как сляпанной сказочки о стране Синегории — самого слабого места в книге. Впрочем, сочиняли-то мальчишки, а с них взятки гладки. «Алькина сказка» о Мальчише-Кибальчише известна нам не со слов малыша Альки — у него не могло быть таких слов и такого чувства ритма, а со слов уже пересказывавшей сказку Натки, у которой получилось, по словам Альки, лучше, чем у него самого. И получился поистине эпос для малолетних, который, как показало время, может быть поставлен вровень с «Илиадой», «Калевалой» или «Манасом». Да, бывают эпосы не только национальные или социальные, но и возрастные тоже. Пример — «Три мушкетёра», в какой-то мере являющиеся эпосом для подростков.

Поэт Валентин Сидоров в «Стихах о мушкетёрах» (журнал «Молодая гвардия», 1969, N 1, стр. 13–15) пишет, что «и книга та не просто книгой, а нашей библией была», а до него Юрий Нагибин в опубликованном в сборнике «Зимний дуб» автобиографическом рассказе «Нас было четверо» подробно описывает такое же воздействие этой книги Дюма на мальчишек определённого возраста…

Но что удалось у Гайдара — не вышло у Кассиля. А может, и не хотел, чтобы вышло, а хотел показать именно наивный образец ребячьего творчества, где главное — не форма, а содержание. Оно, кстати, тоже не блещет.

Слишком схематична борьба добра и зла, интервентов-ветров вкупе с королём и народа, подлости и уродства с благородством и красотой. У Гайдара и охват шире, и идеи объёмнее. Тот же Плохиш, одним ударом разрушивший фронт мальчишей, вроде бы совершил подвиг — за эту диверсию и даже за попытку её совершить он вполне мог поплатиться головой. Но подвиг возможен лишь для прогрессивного дела, в данном случае для революции, причём не только в стране Мальчиша, но и в Высоком Буржуинстве, Равнинном Королевстве, Снежном Царстве и Знойном Государстве, а самое отчаянное дело в пользу врага — измена и ничего более. У Кассиля мы видим упрощение идеи, как в фадеевской «Молодой гвардии» так же упрощены понятия Радика Юркина о задачах комсомола — «бить немецко-фашистских захватчиков, пока их не останется ни одного». Но упрощение идей — зеркальное отражение упрощения общества, СОВЕТСКОГО ОБЩЕСТВА — запомним это… Но если у Кассиля сказочка вообще в повести лишь привесок, архитектурное излишество, возможно — камуфляж для защиты от реальных Ангелин Никитичен и их покровителей-производителей, если «Синегория» к тому же всего лишь географический термин в этой сказочке и «быть синегорцами» означало то же, что «быть русскими», а отнюдь не «советскими», то нелепо было ребячьей гвардии Затона брать себе имя «синегорцы», лишённое смысловой нагрузки, или даже показывающее деградацию её. «Мы — люди из сказки, мы не от мира сего»? Чушь! Такая же, кстати, как название «Облако в штанах» вместо «Тринадцатого апостола». За того «апостола», как намекнули Маяковскому, полагалась каторга, и он умышленно взял первое же попавшееся словосочетание, воистину не соответствовавшее смыслу всех четырёх яростно отрицающих, ниспровергающих частей поэмы. А Маяковский был прямым учителем Кассиля, и могло быть сходное побуждение при выборе эрзац-термина вместо смыслонесущего в конце сороковых годов.

Между прочим, была испорчена и боевая песня «командосов» — был искалечен ритм и вместо боевого напева получилось распевание. Натиск штурмующих небо боевых колонн сменился этаким раскачиванием на качелях:

вместо бывшего изначально

Но только этими потерями и отделался в данном случае Кассиль. Гайдару пришлось куда хуже. Ведь он, начиная повесть «Дункан и его команда», имел неосторожность показать наброски Ангелинам Никитичнам из Детгиза.

Подробности читайте в книге Камова «Гайдар» в ЖЗЛ. Видимо, заряд, вкладываемый Гайдаром в Дункана, был на пару порядков выше, чем оказался в Тимуре, — такую бурную деятельность развили эти неведомые нам, к сожалению, деятели. Жаль, что неведомые — если живы, то заслуживают возмездия. Тут сроков давности нет, как и в отношении гитлеровцев… В итоге их закулисной деятельности Гайдару пришлось менять не только замысел, но и жанр. Сперва появился сценарий фильма «Тимур и его команда», а потом по сценарию была написана повесть. Для Гайдара, о состоянии здоровья которого сказано выше, доведение в этих условиях до конца хотя бы «тимуровского варианта» было подвигом вдвойне. Но чего мы лишились с нерождённым Дунканом! Да будут прокляты Ангелины Никитичны всех рангов и во все времена и да будут они подвергаться во все времена именно физическому уничтожению — о необходимости таких акций будет сказано особо.

Но пока что оставим их в покое. Рассмотрим лучше схему затонской организации «командосов». Сначала в пионерском лагере Гай затеял игру в пионеров-мастеров. Слово «мастер» в стране рабочих и крестьян было уважаемым. Тамара Григорьевна Габбе в 1943 году написала живущую и поныне пьесу «Город мастеров или сказка о двух горбунах», так что Кассиль вполне мог от этого факта отталкиваться, начиная замысел Гая с этого сугубо мирного и творческого термина. Каждый участник игры должен был отличиться в каком-либо полезном деле. Звание мастера после многих увлекательных испытаний и таинственных приключений, которые нарочно подстраивал Гай, давалось самым верным, храбрейшим и искуснейшим. Потом, когда готовились к общелагерному костру, придумали легенду… Потом, уже в доме пионеров, в игру вовлекались и другие пионеры. Каждому отводилось соответственно его вкусам и наклонностям место в Синегории. То хорошее, что делал пионер в жизни, по-своему определяло его роль и положение у Лазоревых гор; новую, тайную биографию его придумывали сообща у костра.