Р. В. Иванов-Разумник - М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

„Стриж седьмый“, который в списке действующих лиц обозначен как „стихотворец“, является поэтом Ф. Бергом, как мы это скоро увидим; два „Нетопыря“ обозначены в этом списке как „служащий при редакции“ и „сторож“, и, конечно, не нуждаются в расшифровке. Что же касается „Голоса сверху“, то это голос Петерсона, доносительная статья которого погубила „Время“. Начинается совещание стрижей о программе нового журнала; одни из стрижей хотят предоставить это дело на волю наборщиков типографии, другие возражают, что наборщики в видах сокращения труда могут позволить себе брать буквы не по порядку, а горстями, третьи предлагают сказать, что „направление нашего журнала достаточно определяется уже тем, что его издают стрижи“, что „недалеко то время, когда достаточно будет сказать слово „стрижи“, чтобы всякий понял, что оно означает именно стрижей, а не орлов!“. На этом Стрижи соглашаются и приступают к обсуждению материала для первых книжек журнала.

Стриж первый.Итак, программа написана. Теперь остается поговорить собственно о статьях. Стриж седьмый! Готово ли у вас приветствие к публике?

Стриж седьмый(с к р о м н о). Я назвал свое приветствие: „Снова здорово“. Песня эта должна изобразить радость молодого стрижа по случаю весеннего прилета птиц на старые гнезда. (Д е к л а м и р у е т:)

Стриж первый.Достаточно. Я полагаю, господа, что это стихотворение еще больше выяснит направление нашего журнала. Ибо что, в сущности, хотим мы сказать, спрашиваю я вас?

Все (отвечают хором):

Стриж первый.Именно. Следовательно, все, что я могу заметить молодому нашему поэту и сострижу, заключается в том, что он без нужды заканчивает каждый свой стих знаком восклицания!

Стриж третий(обращаясь к Стрижу седьмому). Отдавая справедливость вашему „чикчибирики!“, я, в качестве критика орнитологических искусств, не могу не заметить, что мне гораздо более нравится ваш романс, начинающийся стихами:

Правда, что знаки препинания расставлены здесь совсем уж не сообразно…

„Стриж седьмый“, как уже указано выше, — Ф. Берг, а „Стриж третий“, „критик орнитотогических исскусств“ — очевидно, главный критик и „Времени“ и „Эпохи“, Аполлон Григорьев. О том, что своим пародическим стихотворением Салтыков метил в Берга, он сказал примечанием: „Хотя это стихотворение есть не что иное, как дурно скрытое подражание г. Ф. Бергу, однако для стрижа оно удовлетворительно“. Затем редактор, „Стриж первый“, обращается ко второму „стихотворцу“, „Стрижу шестому“, под которым имеется в виду поэт и переводчик Н. Гербель. „Стриж шестый“ развязно читает стихотворение, которое „должно изобразить печаль стрижа средних лет при виде житейских треволнений“:

[209] «У Банкова моста», на углу Малой Мещанской (впоследствии Казначейская) и Екатерининского канала, помещалась редакция «Эпохи» в доме Пономаревой, как это удалось установить автору настоящих строк (см. Аполлон Григорьев, «Воспоминания», изд. «Academia», Л. 1930 г.; там же впервые дан снимок этого дома)

Стихотворение это возбуждает сомнение редакции в цензурном отношенни: „собравши остатки“… — какие остатки? чего остатки?». «Стриж вторый» (Страхов) полагает, что это «какиенибудь органические остатки», «Стриж третий» (Аполлон Григорьев) думает, что это «остатки прежнего нашего направления». Редактор, «Стриж первый» (М. Достоевский), сомневается, возможно ли печатать такое стихотворение, которое может подать повод к различным толкованиям, но готов был бы напечатать его, «если б меня удостоверил Петерсон, что можно»… Раздается «Голос сверху» (Петерсона) — «Можно!», — производя общую радость среди стрижей: стихотворение будет напечатано. Между прочим, стихотворение это является пародией на стихи Н. Гербеля, напечатанные в № 1 «Эпохи»:

Не привожу всего стихотворения Гербеля, так как и этого отрывка достаточно, чтобы с ним можно было сравнить юмористическую пародию Салтыкова. Продолжается обсуждение дальнейших статей журнала, при чем очень язвительно пародируются заглавия ряда статей, напечатанных в первых номерах «Эпохи». Редактор переходит к романам «Стрижа пЯ-того», который прислал их целых десять штук, но все они «оказались подмоченными». Этот «Стриж пятый» по определению списка действующих лиц — «беллетрист веселый» и в настоящее время «находится в отсутствии». Служащий при редакции «Нетопырь первый» оглашает полученное письмо от этого «нашего русского Купера»:

Нетопырь первый(читает). «Был в Полтаве, и облетел всю; написал роман и полетел в Харьков; в Харькове Кулиш устроил для меня танцовальный вечер; были дамочки… Тут только вспомнил: как жаль, что я не успел побывать в Полтаве…».

Стриж первый(в сторону). Ну, за что, за что они нас обидели?!

Стриж вторый.Позвольте, однако: ведь он, за две строки перед сим, писал, что облетел всю Полтаву, а теперь жалеет, что не успел быть в ней?

Стриж первый.Ах, Стриж вторый! неужели же вы не знаете, что у него такая привычка!

Все эти указания совершенно достаточны для того, чтобы определить, кто такой «Стриж пятый». Вопервых, «русским Купером» называли в печати Г. Данилевского за его напечатанные во «Времени» романы «Беглые в Новороссии» и «Беглые воротились»; из-за этих романов, о которых Салтыков дал сокрушающую рецензию и из-за псевдонима «А. Скавронский», подписанного под ними, и возгорелась, как мы знаем, первая полемика «Современника» со «Временем». Вовторых, намек на то, что «Стриж пятый» походя врет, должен был оказаться вполне понятным для прикосновенных к журнальному и литературному миру людей: о Г. Данилевском, как о записном врале, говорит и Н. Щербина в своем «Альбоме Ипохондрика», и Некрасов в письме к Чернышевскому от 1859 года («глупый враль Данилевский»), и тот же Некрасов в известном нам «Свистке» 1863 года: