Р. В. Иванов-Разумник - М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

Связь эта настолько несомненна, что доказывать ее особенно подробно не приходится; важнее остановиться на том новом, что привнесено Салтыковым в этот очерк, свидетельствуя о поисках новых путей и о попытке Салтыкова выйти из форм уже законченного по существу цикла «Губернских очерков». Это новое оказалось, однако, очень старым и было по существу возвращением, с одной стороны, к истокам гоголевского творчества, а с другой — к попыткам «натуральной школы» обострить основные элементы творчества своего родоначальника. «Жених» открывается тем, что в губернский город Крутогорск въезжает Иван Павлыч Вологжанин со слугою Мишкой, останавливается в гостинице и ведет с нумерным разговоры о местных чиновниках и помещиках, преследуя при этом тайные матримониальные цели. Все это до такой степени повторяет собою начало «Мертвых душ» Гоголя, приезд Чичикова со слугою Селифаном в губернский трактир и беседы его с половым, что это введение Салтыковым «новой» темы является, в сущности, лишь возвращением на пятнадцать лет назад, к первому тому «Мертвых душ». Иван Павлыч Вологжанин до такой степени повторяет Павла Иваныча Чичикова, начиная с перевернутого имени и отчества, что Салтыков не счел нужным маскировать это и даже придал своему герою точную внешность Чичикова и повторил в своем описания ряд подробностей из быта гоголевского героя. Он не только не скрывал этой своей зависимости, но даже подчеркивал ее, восклицая «милый Гоголь!» при описании провинциальных девиц. Таким образом то новое по сравнению с «Губернскими очерками», что было внесено Салтыковым в очерк «Жених», было, по существу, очень старым, и не этим приемом можно было прорвать уже застывавшие формы «Губернских очерков».

Не более удачным оказался и другой прием, тоже идущий от Гоголя и особенно от «натуральной школы» его продолжателей. Это был прием шаржа, громадным мастером которого впоследствии был Салтыков, но который был здесь употреблен им подражательно и крайне неудачно. Элементом шаржа в «Женихе» является капитан Махоркин, зародившийся не без влияния капитана Копейкина Гоголя; все связанное с Махоркиным написано в тонах шаржа, вплоть до пейзажа и до самых мелких бытовых подробностей. Ироническая фантастика и шарж Гоголя и его последователей сказываются во всем эпизоде, посвященном в «Женихе» лесничему Махоркину; фантастикой и шаржем проникнуто описание первого же появления Махоркина в Крутогорске, когда в связи с этим появлением «весь крутогорский край, до того времени благодатный, несколько лет сряду был поражаем бездождием, при чем в воздухе пахло гарью и тлением и летали неизвестной породы хищные птицы, из которых одну в последствии времени, к всеобщему удивлению, опознали в лице окружного начальника Виловатого». Подобным приемом дан весь Махоркин, лишь повторяя многие не более удачные попытки представителей «натуральной школы» развить уже намеченные и проявленные Гоголем приемы. Попытка Салтыкова оказалась неудачной, но путь бессознательно был намечен верный: впоследствии именно шарж, социальный и бытовой, сыграл огромную роль в творчестве Салтыкова, совершенно своеобразно окрасив ряд самых выдающихся его произведений. «Жених» был в этом отношении лишь первым и неудачным опытом, справедливо зачеркнутым впоследствии Салтыковым и остающимся до сих пор неизвестным читателям его собрания сочинений. Здесь следует отметить, что часть материала из этого очерка Салтыков перенес впоследствии в другие свои произведения, как перенес и содержанку барона, и уже встречавшегося в «Губернских очерках» статского советника Стрекозу. В виде примера можно указать на сон Мишки, который в ночном кошмаре видит, что никак не может растопить печку. — «Что за чудо!» — кричит он во сне и просыпается. В рассказе 1863 года «Деревенская тишь» слуга Ванька «видит во сне, что он третьи сутки все чистит один и тот же сапог и никактаки вычистить не может. — Что за чудо! — кричит он во сне, и как оглашенный вскакивает с одра своего». Здесь самозаимствование доходит даже до буквального повторения фраз. Другой пример: известный из «Губернских очерков» Порфирий Петрович советует будущему своему зятю, Вологжанину, «обратиться за наставлениями к двоюродному моему брату по жене, отставному коллежскому асессору Зиновию Захарычу Гегемониеву», который «не откажется понапутствоватъ молодого человека». Эту тему Салтыков тогда же перенес в очерк «Гегемониев», включенный им в «Книгу об умирающих». В этом, между прочим, лишнее доказательство тесной связи «Книги об умирающих» с предполагавшимся четвертым томом «Губернских очерков». — В заключение можно отметить, один мелкий факт, еще раз подчеркивающий связь фамилий героев «Губернских очерков» и других одновременных произведений Салтыкова с фамилиями деятелей вятской провинциальной администрации: лесничий Махоркин из «Жениха» мог получить свою фамилию от служившего при Салтыкове в Вятской губернии лесничего Махаева, которого можно найти не один раз на страницах вятской губернской газеты [119] См., например, «Вятские Губернские Ведомости» 1848 г., № 41, стр. 294 .

Через два месяца после «Смерти Пазухина» и «Жениха» Салтыков напечатал в декабрьском номере «Русского Вестника» за 1857 год очерк «Приезд ревизора», тесная связь которого с «Губернскими очерками» до того очевидна, что подробно останавливаться на ней не приходится. Тут по-прежнему Крутогорск с губернатором генералом Голубовицким и его великолепной супругой Дарьей Михайловной, со статским советником Фурначевым и его женой, с чиновником особых поручений Разбитным, со всем губернским штатом чиновников и даже с ябедником Перегоренским, упоминая о котором Салтыков в журнальном тексте рассказа и ссылается на «Губернские очерки». Все это — последние воспоминания о вятских впечатлениях, хотя Салтыков несколько модернизирует их, заставляя чиновных крутогорских любителей разыгрывать прошумевшую уже после отъезда Салтыкова из Вятки пьесу гр. Соллогуба «Чиновник». Однако приводимая в рассказе рецензия местного чиновника об этом спектакле является явной пародией на статью некоего Тянгинского о местном любительском спектакле в Вятке, напечатанную в вятской губернской газете еще в 1852 году и очевидно хорошо запомнившуюся Салтыкову [120] «Вятские Губернские Ведомости» 1852 г., № 22 .

Несомненно, вятскими впечатлениями навеян и следующий очерк Салтыкова, его «СвЯ-точный рассказ», напечатанный через месяц после предыдущего в первой книжке журнала «Атеней» за 1858 год. Мы не будем останавливаться на этом рассказе потому, что уже сделали это, говоря о следовательских подвигах Салтыкова в Вятке и его позднейшем раскаянии. Уже по одному этому связь этого рассказа, рисующего и пейзаж и быт Вятской губернии, с «Губернскими очерками» — совершенно очевидна и не требует дальнейших доказательств. Здесь следует упомянуть лишь о яркой «народнической» странице, составляющей стержень всего рассказа: страница эта впоследствии была развита Салтыковым в большое отдельное произведение «Сон в летнюю ночь», являющееся одним из центральных во всем его творчестве по характеристике отношения его к «народу». Салтыков подчеркивает глубокую связь свою с этим загадочным «народом» и указывает, «что в сердце моем таится невидимая, но горячая струя, которая, без ведома для меня самого, приобщает меня к первоначальным и вечнобьющим источникам народной жизни». Будущее «народничество» Салтыкова, казавшееся уже в «Губернских очерках» и впоследствии получившее столь яркое развитие, впервые с достаточной полнотой формулировано именно в этом рассказе [121] «СвЯ-точный рассказ» вместе с интермедией «Невыгодный нос» дошел до нас в сохранившемся на 12 листах автографе Салтыкова (Бумаги Пушкинского дома, из архива М. Стасюлевича); первоначальное его заглавие в черновике было «Рождественский рассказ» .