Р. В. Иванов-Разумник - М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

Впрочем, обо всем этом мы будем говорить, знакомясь с сатирическими фельетонами Салтыкова 1860–1862 гг.; теперь же надо обратить внимание на другое важное обстоятельство, вытекающее уже из беглого ознакомления с приведенным выше списком этих статей Салтыкова. Дело в том, что с ними мы вступаем в новый цикл произведений, идущих на смену прежнему крутогорскому циклу и его продолжению в предполагавшемся четвертом томе «Губернских очерков» и в «Книге об умирающих». Этими сатирическими фельетонами начала шестидесятых годов Салтыков переходил к новому и по темам, и по стилю ряду произведений, который может быть назван «глуповским циклом». В очерке начала 1861 года «Литераторыобыватели» впервые появляются на сцену город Глупов и его обитатели глуповцы; мы еще увидим, что сперва Глупов является лишь прозрачным псевдонимом Твери, но очень скоро расширяет свое значение и становится синонимом всей России. Все последующие очерки 1861–1862 гг. уже всецело посвящены Глупову, представляя в совокупности совершенно ясный глуповский цикл, пришедший на смену крутогорскому. Там мы имели лишь провинциальные очерки, положившие основание обличительной литературе шестидесятых годов; здесь перед нами уже не бытовые «обличительные» очерки, а первые попытки социальной сатиры, которым лишь десятилетием позднее суждено было достичь у Салтыкова вершин своего развития в «Истории одного города», — и именно истории города Глупова. Чтобы познакомиться с ней, надо сперва внимательно проследить за развитием сатирических фельетонов Салтыкова 1860–1862 гг., имея в виду, что этот глуповский цикл является первой попыткой Салтыкова на пути поисков новых форм, в которые предстояло вложить и новое содержание.

«Скрежет зубовный» появился в январской книжке «Современника» за 1860 год и был первым опытом Салтыкова в области сатирического фельетона. Первым — и блестящим, так как уже в нем Салтыкову удалось наметить те пути злободневной сатиры, на которых впоследствии он достиг непревзойденного мастерства. Темой очерка был обыватель, растерянно стоящий перед свалившейся на него «гласностью», но скоро приспособляющийся к новому для него положению вещей. Таким образом тема «власти» и «народа», поставленная еще в «Губернских очерках», осложнилась теперь введением третьей действующей силы, сатирическое изображение которой стало главным содержанием начинавшегося «глуповского цикла». Правда, и в «Губернских очерках» теме «обывателя» было посвящаю некоторое внимание, но лишь в эпоху «эмансипации» шестидесятых годов обыватель подал голос и стал превращаться в «общество», стал образовывать «партии». Начиналась эпоха «глуповского возрождения» — и сам Салтыков подчеркнул, что оно является основной темой всех его очерков 1860–1862 гг.

На провинциального обывателя как снег на голову свалилась «гласность», и бывший герой «Губернских очерков», Порфирий Петрович, выступает в «Скрежете зубовном», чтобы поздравить своих сограждан с этим внутренне проклинаемым ими даром эмансипации: «вот и мы, наконец, воспользовались двумя первейшими благами жизни: устностью и гласностью… тээкс!..». Глупова еще нет, перед нами по-прежнему «добрые жители Крутогорска, еще не освоенные с безвредным значением этих слов»; тут и генерал Змеищев, и Размановский, и другие герои «Губернских очерков», протягивающие нить от крутогорского цикла к глуповскому. Но основная тема уже совсем новая: Крутогорск, попавший в волну эмансипации, скоро обобщится у Салтыкова до Глупова, ибо Крутогорск — это только Вятка, а Глупов — уже вся Россия.

Тема «гласности» и растерянности перед нею былых дореформенных героев, наиболее ярко поставлена была в русской литературе той эпохи именно Салтыковым. Однако это не значит, чтобы он был Колумбом этой Америки; наоборот, можно указать на ряд произведений той эпохи, в которых тема эта намечалась уже и до Салтыкова. Особенно подчеркну напечатанную в ноябрьской книжке «Современника» за 1859 год «Задушевную исповедь» Н. П. Макарова, которая и открывается словами: «Гласность, гласность и гласность! Вот современная и модная тема в России, тема, которую распевают на разные тоны и различными голосами, то громкими, светлыми и очень верными, то хриплыми и фальшивыми, — тема, на которую сочиняют множество вариаций и фантазий, то дельных и доказательных, то нелепых и пошлых». Именно тема, очерченная этими словами, и легла в основу «Скрежета зубовного»; но сходство идет и дальше этой общей темы. Дело в том, что «Задушевная исповедь» Макарова была не чем иным, как яростным памфлетом против знаменитого тогда откупщика, либерала и публициста Кокорева, выводившегося в этом памфлете под фамилией Штукарева. В «Скрежете зубовном» тот же Кокорев выводится под именем «его сивушества князя Полугарова» и произносит длинную речь в защиту гласности, откупов и «постепенности». Последнее слово вскрывает собою главное острие этой сатиры Салтыкова, направленное против ненавистного ему лозунга «постепенности и неторопливости», выставлявшегося тогда не только крепостниками, желавшими затормозить проведение реформ, но и либераламипостепеновцами, которых так трудно было отличить от либераловкрепостников. Недаром в этом сатирическом фельетоне Салтыков мечет стрелы одновременно и против тогда еще либерального «Русского Вестника», и против былых своих персонажей из «Губернских очерков», Порфирия Петровича, князя Чебылкина и других, и против откупщика Кокорева, и против шумевшего тогда либерального маркиза Траверсе, выведенного в «Скрежете зубовном» под именем маркиза деШассеКруазе. Мы еще остановимся ниже на этой борьбе Салтыкова с либерализмом под разными его обличиями, которая десятилетием позднее достигла своих вершин в знаменитом цикле «Дневник провинциала в Петербурге»; теперь же укажу на тот основной положительный вывод, который Салтыков противопоставляет всей этой внешней шумихе по поводу благих даров эмансипации. Этот положительный вывод дан в эпилоге «Скрежета зубовного», в знаменитом «Сне», раскрывающем основную мысль всего этого очерка.

«Относительно „Скрежета“ позвольте мне одну просьбу, — писал Салтыков Анненкову из Рязани 16 января 1860 г. — Может быть, цензура затруднится пропустить его, имея в виду „Сон“, который, в сущности, и заключает в себе всю мысль этой статьи. В таком случае можно было бы сон выпустить, но таким образом, чтобы читатель догадывался, что есть нечто». И Салтыков предлагает в таком случае закончить статью заголовком «Сон» со строкой точек под ним. «Это единственная уступка, которую я могу сделать, а иначе статья утратит весь свой запах». Однако цензура пропустила «Сон», и Салтыков удивлялся: «странно, что „Съезд“ не пропускают, а „Скрежет зубовный“ пропустили, хотя последняя вещь гораздо сильнее и резче» [139] «Письма», т. I, No№ 13 и 15 .