Владимир Стасов - Опера Глинки в Праге

Второе действие. Пещера Финна: темное, узкое, сдавленное подземелье в скале, все обставленное громадными камнями, все увешанное сталактитами. Узкая полоска света проникает вдоль по огромным тяжко-вырубленным в скале ступеням, спускающимся вниз в эту преисподнюю. Место встречи Наины с Фарлафом: русский унылый пейзаж, с нависшими печальными березами, с болотистою местностью вдали; надо всем стоит пасмурный, темноватенький день. Пустынное поле битвы: по полю рассеяны остатки побитой рати, оружие, кости людей и обломки копий, и посреди их стоит огромная голова спящего великана; она со всех сторон заросла травой и крапивой; сбоку светит бледный месяц и покрыл серебряным блеском шлем на великанской голове, играет на щеке и лбе этой головы и серебрит там и сям по полю редкую, низкую траву.

Третье действие. Дворец волшебницы Наины: ослепительно-роскошные палаты фантастической архитектуры, где смешались и переплелись создания индийского, арабского и мавританского стиля. Тонкие, стройные рубиновые колонки, сверкающие красным стеклянным блеском, несут на себе громаду волшебных вырезных сводов с нависшими оттуда тысячами разноцветных капризных привесок и сосулек; из-под одной арки спускается огромный цветной фонарь; по ту сторону арок лежит в ночном мраке и тиши сад с густою зеленью и высокими кипарисами, посреди него бьет фонтан; в небе сверкают на далекой синеве звезды.

Четвертое действие. Волшебные сады Черномора. Направо, с краю, беседка с балконами в несколько этажей; над ними нависли широкой темной полосой кровли с золотыми драконами и чудовищами восточной фантазии; вдали к противоположному берегу пруда спускаются фантастические многоэтажные дворцы, и все это утонуло в густых массах зелени, над которыми там и сям поднимаются тонкие пальмы с разметавшимися падающими листьями, широкие платаны, а под тенью высоких дерев, напереди распустились кусты волшебных цветов, все из золота, серебра и сверкающих красок на великолепных цветочных головках. В волнах пруда отражаются и зелень, и деревья, и балконы; надо всем стоит знойное голубое небо, без одного облачка. Впечатление этой декорации истинно волшебное, и гениальный хор цветов в первый еще раз теперь раздастся посреди ландшафта, который с самого поднятия занавеса настроит зрителя к каким-то удивительным ощущениям красоты и фантастичности.

Пятое действие. Стан. Перед нами поле, заросшее камышами и высокой травой, посреди них стоят палатки Ратмира и его персидской свиты. Впереди вьется дорожка, ярко освещенная солнцем; вдали — огромная зеленая гора, поднимающаяся конусом. Эта декорация назначена для тех сцен «Руслана», которых мы, по чьим-то капризам и неразумению, никогда не слышим. В начале пятого акта Ратмир должен петь романс «Она мне жизнь, она мне радость», до того у нас всегда обрезанный и искалеченный, что можно считать его несуществующим; потом должен итти чудно поэтический и прелестный речитатив Ратмира и, наконец, дикий восточный хор испуганной, прибежавшей на сцену свиты ратмировой, узнавшей, что исчезла Людмила, — все это одни из лучших перлов глинкинской оперы, и поэтому, конечно, русская публика должна их быть всегда лишена. Наконец, для последних сцен «Руслана» послужит первая декорация оперы, изображающая гридницу.

Костюмы требовали менее фантазий и изобретательности, чем декорации, но, конечно, никак не менее знания, вкуса и художественного такта. Мы не станем перебирать их все (их слишком много), только скажем, что костюмы князя Светозара и Людмилы не менее изящны и интересны, чем костюмы князя Владимира и его супруги в опере «Рогнеда», только в некоторых подробностях еще вернее (напр., серьги в ушах у князя и т. д.); костюм Руслана представляет соединение древнерусских и восточных богатырских подробностей; на Ратмире костюм сассанидов, т. е. древних персов времени, предшествовавшего, нашему Рюрику: на голове стальная шапка в виде митры, крученые кудрявые волосы на манер подобранного парика, развевающиеся по спине широкими полосами ленты от шапки, короткий кафтанчик с плоскими рукавами, широкие шаровары, стан стянут разноцветным шарфом, на груди крест на крест ремни для оружия, в ушах серьги с кольцами; на Гориславе — древнеперсидский же костюм, несколько подходящий к новому турецкому; остальные костюмы столько же изящны, новы и живописны, начиная от волшебника Финна, в лаптях, меховой шапке и коротком меховом кафтане, испещренном по всем краям восточными каббалистическими надписями, и кончая волшебником Черномором, в великолепном, роскошном костюме, наполовину персидском и индийском, наполовину фантастическом; женщины персидского хора в покрывалах, расшитых золотом куртках поверх шелковых сорочек и в разноцветных длинных юбках; танцовщицы в прозрачных платьях баядерок, с кольцами и браслетами на руках и ногах; наконец, свита Черномора представляет богатое соединение разнообразнейших костюмных красот Востока. Все это придумано, выбрано и составлено с необыкновенным вкусом и художественным уменьем.

Можно надеяться, судя по тому, что мы сльшали, что в Праге эти рисунки будут достойно выполнены на деле. Что же касается до нашей публики, то она, быть может, сама будет судить собственными глазами, как они хороши и верны, и получит понятие о том, как можно и должно поставить «Руслана» у нас: мы слышали, что оригинальные рисунки воротятся сюда, и тогда следует постараться, чтоб они явились на будущей выставке в Академии художеств.

В заключение надо упомянуть, что пражская сцена будет многим обязана в совершенстве нынешней постановки двух русских опер — сестре Глинки, Людм. Иван. Шестаковой, которая до сих пор уже столько сделала для издания и распространения музыки своего брата. Убедившись собственными глазами в несовершенствах прежней постановки «Жизни за царя» в Праге, она послала туда фотографии костюмов и рисунки декораций, изданные г. Бредовым, и они дали возможность поставить приличным образом ту оперу, а потом она обратилась к академику И. И. Горностаеву с просьбой сочинить рисунки для декораций и костюмов «Руслана» и передала их пражской театральной дирекции, которая с радостью и полною готовностью воспользовалась ими. Таким образом, обе оперы Глинки будут, наконец, даны в приличном виде и под управлением капельмейстера, понимающего музыку Глинки и сочувствующего ей. Станем ждать известий из-за границы о том, как прошли первые представления «Жизни за царя» и «Руслана» в Праге. Они будут немалым пятном для нас, ну, да что ж делать!

1867 г.

Все статьи и исследования, написанные Стасовым до 1886 года включительно, даются по его единственному прижизненному «Собранию сочинений» (три тома, 1894, СПб., и четвертый дополнительный том, 1906, СПб.). Работы, опубликованные в период с 1887 по 1906 год, воспроизводятся с последних прижизненных изданий (брошюры, книги) или с первого (газеты, журналы), если оно является единственным. В комментариях к каждой статье указывается, где и когда она была впервые опубликована. Если текст дается с другого издания, сделаны соответствующие оговорки.