Владимир Стасов - Нынешнее искусство в Европе

В ротонде поместились точно нарочно, чтобы засвидетельствовать дурной вкус директора выставки, барона Шварца, и двух главных архитекторов, австрийского — Газенаура и английского — Скотт-Росселя, все самые неизящные и неудачные произведения целой выставки: всякие нелепые игрушки, вроде пирамид из мыла, неуклюжих колонн из гуттаперчи, какие-то шпицы из свинца и стали, рогатые киоски со спиртом и духами, некрасивый большой фонтан с разными мифологическими фигурами посредине, безобразные башни с часами, громадные группы и статуи для двух швейцарских монументов, некрасивое столпотворение из несносных колоколов, модель полуклассической биржи для Брюсселя, плохие по наружности и звуку органы — и вот все в таком же роде. Исключение составляли выставка серебряных скульптурных вещей венского серебреника Германа, великолепная же группа, целый квартал, с гору величиной бронзовых статуй, отлитых на французском заводе Тьебо, киоск с шелковыми вышивками по салфеткам и платкам, на манер грузинских, пражского фабриканта Лёвенфельда, беседка с брокателями, попелинами и другими шерстяными материалами хемницкого фабриканта Вильгельма Фогеля, быть может, еще одна или две сколько-нибудь значительные выставки — вот и все. Какой крупный процент для громаднейшей в мире ротонды!

Фогель состроил беседку очень оригинальную: в сущности это был просто куб, с колонками по углам, с куполом наверху, но любопытно было вот что: внизу, кругом каждого угла этого домика, шло по полукруглому большому налою, и тут положено было по громадной переплетенной книге, открытой для перелистывания каждого проходящего: всякий лист представлял какой-нибудь великолепный аршинный образчик шерстяной материи; выше же, в самой беседке, каждая сторона имела особое назначение и носила особое название: на одной — материи в европейском вкусе, на другой — в азиатском, на третьей — назначенные для вывоза в далекие страны, на четвертой — смесь всяких мелких шерстяных производств, и все это подобранное и расположенное цветистыми и элегантными полосами.

Лавесьер сделал точно крепость какую-то из своих медных предметов, боковые башни были составлены из нескольких десятков крупных и мелких труб, поставленных стоймя: в середине над проходом, вместо купола, висел плоский медный котел; перила у подъемного будто бы мостика образованы были из пушек стоймя, и тут от одной до другой, вместо веревки или поручня, шел медный витой канат, какой употребляется на корабли и на подводные телеграфы. Вся постройка сделалась до крайности оригинальна.

Про скульптурные группы ротонды австрийские и французские я буду говорить впоследствии, когда дело дойдет собственно до скульптуры.

Но если неудачна вышла ротонда со всем, что в ней находилось, то интерес начинается сейчас же за ее пределами, сейчас же у самых ее краев. С одной стороны, на юг, тянулась широкая и громадно высокая галерея, с сотнями ковров и материй в персидском, турецком и средневековом стиле, знаменитой венской фабрики Гааса. Одни из этих ковров и материй целыми саженями повисли высоко вверху под потолком, словно паруса какие-то, другие — разноцветными потоками льются сверху вниз, в огромных стеклянных шкафах; третьи — наполняют целые площади по обеим сторонам направо и налево; наконец, еще иные выстилают ряд комнаток, в разных стилях, расположенных внизу. Здесь, в этих бесконечно разнообразных и великолепных узорах, хорошо слышны результаты французских примеров, и выгода изучать до глубины все стили, для того, чтобы потом свободно делать свои и мастерски производить новые сочетания форм, красок и орнаментов.

По другую сторону ротонды, в pendant колоссальной австрийской выставке Гааса, в точно таком же поперечном крыле здания, поместился громадный шкаф, сажен в пять вышины и, может быть, в десять ширины, целый стеклянный дом, у которого по углам и в разных местах по фасаду стоят толстые колонны тёмнокрасного мрамора, вышиной с деревья; над ним мраморные карнизы, внизу мраморный пьедестал и ступени. Шкаф — выставка компании мраморщиков, а внутри его соединенная выставка всех северо-германских шелковых фабрикантов. Размеры этой выставки и шелковых полос ее — колоссальны, а краски и линии чрезвычайно изящны.

Потом, внутри двух главных длинных крыльев выставки, составляющих по бокам ротонды крест с двумя короткими крыльями — австрийским и прусским, про которые я только что сказал, — идет множество изящных устройств и целых зданий: их всех и не перечислишь. Одно из лучших — пирамида с усеченным верхом, вся составленная из кувшинов, фляжек, бутылей и глиняных кружек с пивом, водкой, ликерами и спиртом; наверху, со всех четырех сторон, арки из тех же кружек и кувшинов; внизу по углам золотые грифоны с поднятой лапой и высунутым языком, на вершине — такие же грифоны, и между ними — голландский герб, потому что это выставка амстердамского заводчика Вийнанда Фокинка. Другая красивая выставка — это огромный сталактитовый грот в бразильском отделе: тут и весь свод, и стены, и повисшие висюльки — все из хлопчатой бумаги, мастерски сложенной и разметанной и сверху покрытой там и сям слюдой; вышла настоящая фантастическая пещера из белых сверкающих кристаллов. Потом еще, в отделе Швейцарии, вдруг стоял фонтан, с потоками воды и льющимися во все стороны струями; все это было из длинных пучков расчесанного, удивительно гладкого и белого льна. В австрийском отделе четырехугольный киоск венского серебреника Бахмана, сложенный из серебряных ложек, ножей и вилок, а сверху над пирамидальной кровелькой стоял павлин, у которого все тело и хвост были составлены из всяких серебряных вещей; все вместе образовало волшебный сияющий храм. Потом еще любопытно было посмотреть на внутреннее устройство земледельческих горных и соляных выставок, французских и австрийских: что тут было наделано из бочек, обвитых, вместо гирлянд и сияний, колосьями и снопами, как тут красивы были целые здания из земледельческих орудий, саженные узоры из сотен разнообразнейших горных инструментов и приборов, вся геометрия фигур, какие, кажется, только есть на свете, сталактитовые холмы и горы из глыб соли, наконец, громадные декорации и колонны из винных бутылей и фляг, из голов сахара и разноцветных минералов — к этому способны только люди, у которых есть глубокое художественное чувство форм и красок и изумительнейшее создавательное воображение.