Владимир Стасов - Художественные выставки 1879 года

Таковы главные мои упреки новой исторической картине. И неудача г. Репина меня мало удивила. Для картины из старой нашей истории время для нас, кажется, еще не пришло. Были все только попытки, и не одна еще не удалась вполне, как должна бы удаться и как будут, наверное, удаваться будущие исторические наши картины. Что же тут стыдного, неприличного для нас, когда и во всей-то Европе не наберешь по сю пору и две дюжины в самом деле исторических картин из прежней истории этих народов. Ведь «историческими» обыкновенно зовут и признают (с великим восторгом и энтузиазмом!) такую все дрянь и ничтожество, на которые и глядеть-то стыдно. Свидетель тому хоть последняя всемирная выставка, собравшая картины и дарования с целого света, и громадная ежегодная парижская выставка прошлого года, где можно было рассматривать более 3.000 картин. Где тут была история? Где «исторические картины»? Я уже не говорю про музей с картинами старого времени, старые люди и старые художники не знали в свое время, чего даже и требовать-то от истории, не то что кистью изображать ее. Куда им было до того! Они еще все только учились кистям и краскам, они еще всего только дошли до степени «выражения» и «чувства»: все остальное было для них terra incognita. Только на нашем веку немножко стали просветляться глаза и умы.

Поэтому Репин выходит мало виноват в том, в чем недочет не то что у нас, у нашего народа, у нашего поколения, а у всех. Как его осуждать?

Мне кажется, способность к изображению исторических личностей и сцен — совершенно исключительный, специальный дар. Он не зависит ни от образованности, ни от ученых хлопот, ни от общего таланта самого даже сильного и изящного, ни даже от основательнейшего изучения того или другого класса общества (один из даровитейших наших художников пробовал однажды меня уверить, будто у нас нет пока исторических картин потому, что мы мало еще знаем наш простой народ: «узнаемте наперед хорошенько русского мужика, говорил он, и тогда будут удаваться изображения Ивана Грозного, Петра и всех остальных»). Нет, никаким изучением не вставишь того, чего нет в самом корню: исторического духа, исторического постижения. Надо с этим родиться, все остальное потом. Уж на Западе ли не возились и в книгах, и в картинах, с простым народом, с историческими архивами и музеями, и что вышло? Подите-ка, посмотрите всех этих Рубенсов, Макартов, Рафаэлей, Корнелиусов, Тицианов, Каульбахов, Пуссенов и иных, имя же их триллион и квадрильон, — неужели у них, во всех их созданиях, есть тень тени истории?!! А люди не ничтожные.

Матейко, Деларош, Верещагин, частью покойный Шварц наш, еще три-четыре человека (да и эти не всегда, а изредка) — как мало было по сю пору художников, наделенных истинным даром историчности.

Этот дар до того специален и исключителен, что встречается даже иногда у людей очень умеренно талантливых. Никогда не позабуду одну картину последней всемирной выставки: «Разрыв Наполеона с Жозефиной». Автор этой картины был довольно посредственный итальянский живописец: Дидони. Сама Жозефина, лежащая в полуобмороке на шелковом модном тогдашнем стуле, утешающая ее придворная дама в желтом атласном платье, декольте, все это было натянуто, посредственно, наполовину фальшиво и преувеличено по-итальянски, на то он и Дидони, на то он и сын великой «художественной нации». Но сам Наполеон, маленькая, пузатенькая, самодовольная фигурка, с выхоленной наглостью и сухостью в лице, с заложенною рукою за спиной и оглядывающийся на сцену хищным, тупо-начальническим глазом, — это была такая верная, поразительная фигура, так от нее дышало историей, что я почувствовал себя мгновенно перенесенным в живо припоминаемые гениальнейшие страницы «Войны и мира».

Вот что мне надо было сказать против «Софьи» г. Репина. Но я был бы сама неправда и сама несправедливость, если бы я не указал на те крупные достоинства, которыми блещет картина этого крупного, быть может, значительнейшего нашего художника (из здешних). Голова Софьи, сильно напоминающая Петра, ее серебряное византийское платье, торчащее лубом, и особливо разные подробности на рукавах и груди, окно со впадиной, чернильница, разноцветная рукопись на столе написаны с такою силою рельефа и жизненности, как может написать только великий, значительный талант.

Смотря на все лучшее в этой картине, припоминая великолепного «Дьякона» прошлой передвижной выставки, с нетерпением спрашиваешь: когда приступит снова г. Репин к своему настоящему делу, когда он даст нам еще одно совершенное создание, вроде «Бурлаков»? Слухи носятся, у него есть в мастерской изумительная полуоконченная картина: «Крестный ход». Прошлогодний «Дьякон» был только одним из этюдов для этой картины. Представьте же себе, что такое будет то художественное создание, для которого существуют подобные этюды, уже и сами по себе chefs d'oeuvr'ы!

Во второй том вошли сочинения В. В. Стасова, опубликованные в период с 1879 по 1883 год. Исключение составляют лишь работы «Франсиско Гойя» и «Тормозы нового русского искусства», которые были опубликованы первая на один, а вторая на два года позже. Эти незначительные отклонения от принятого принципа расположения материала вызваны обстоятельствами технического порядка (равномерность объемов томов), а также тем соображением, что очерк Стасова «Тормозы нового русского искусства» по своему содержанию непосредственно примыкает к работе «Двадцать пять лет русского искусства» (1882–1883).

«ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ВЫСТАВКИ 1879 года». Статья опубликована в 1879 году («Новое время», 8, 14 и 15 марта).

В феврале 1879 года в Петербурге были одновременно открыты две выставки — седьмая выставка передвижников (в залах Академии наук) и Общества выставок (в залах Академии художеств). Общество выставок художественных произведений было организовано по инициативе руководителей Академии в 1874 году. Стасов в статье «Художественные выставки» («Новое время», 1876, № 17), посвященной первой выставке Общества выставок, открытие которой совпало с пятой выставкой Товарищества, писал: «В настоящую минуту у нас в Петербурге целых два общества для художественных выставок, одно называется Товариществом передвижных выставок, другое Обществом выставок. Между ними существует известный антагонизм, и я одного только боюсь: чтобы они как-нибудь не слились или чтобы одно не задавило другое. Я ничуть не охотник до вражды и никак не воображаю, чтобы художество могло двигаться вперед посредством неприязненных отношений между художниками; но все-таки я твердо убежден, что если общество какое-нибудь настолько подвинулось, что в нем образовалось несколько групп, думающих разно и смотрящих на свое дело с противоположных сторон, тогда уже нечего хлопотать о слияниях. Им надо жить и действовать врозь, иначе ничего сильного, самостоятельного и путного у них не выйдет. Что касается двух наших выставочных обществ, у них тоже такая разница в направлении и целях, что поглощение одного из них другим было бы сущим вредом». В этой же статье Стасов с присущей ему принципиальностью резко выступил против Якоби, который к тому времени вышел из Товарищества и явился одним из организаторов и участников Общества выставок.