Наталья Иванова - Точка зрения. О прозе последних лет

В повести есть второстепенный, но важный персонаж — Игорь Петрович, прозаик (перешедший сюда, видимо, из романа «Портрет и вокруг»), временный сожитель и помощник Светика по спекулянтским делам. Он, взбешенный семейным бытом, бросает все и уходит из дому, куда глаза глядят. Его и подхватывает Светик. Его использует. А он, спекулируя свитерами и туфлями, «познает жизнь». Делает записи, заметки. Собирает материал — на повесть в повести (этот же мотив, но уже как лейтмотив — в романе «Портрет и вокруг»). Игорь Петрович не брезглив.

Не брезглив и Маканин. Он переворачивает этот пласт быта до конца. Копается в нем. Хотя от него и смердит. Смердит и от «честной» спекулянтки, и от познающего жизнь прозаика Игоря Петровича, и от тихого Семена. Но Маканин не пишет своего отношения к этому пласту. Он обнажает его без своего осуждения — и Светика, и благополучно возвращающегося в лоно семьи Игоря Петровича. Побит молью матерый спекулянт Фома, омерзительны людишки около комиссионки… Ну и что? Маканин выворачивает наизнанку тезис: «и правда восторжествовала».

Чем же завершилась история «Стеньки» Разина? Тоже обменом. Фантасмагорическим: «Одинокий и обросший человек рассказывает — случилось странное. Обмен долго не удавался… И однажды ему вдруг пообещали, что если он временно поменяется на „полцепочки“ — то есть переедет в эту хибару, — дальнейший обмен пойдет гораздо быстрее. Он поменялся… А цепочка оборвалась…» Полусумасшедший Разин сидит в своей хибарке. Светик управляет обменом в государственных масштабах. Все спокойно. Все — опять — очень тихо.

Игорь Петрович («Портрет и вокруг») занялся попыткой определить, кто же такой маститый, преуспевающий кинодраматург Старохатов — благородная личность или обыкновенный обирала.

Вторая тема, второй центр повествования — это сам Игорь Петрович, начинающий писатель, тридцати четырех лет, человек с определенной внутренней претензией, убежденный в своей талантливости, постоянно работающий над своими «повестями-портретами», но — по мнению окружающих — явный неудачник. В определенном смысле антипод Старохатова, анти-Старохатов. Игорю, в общем-то, до кино нет дела, он в этом мире давно разочаровался. Его не волнуют ни дела, ни иллюзии иллюзиона (кстати, пафос разоблачения «иллюзии» киномира весьма язвителен). Его интересует тип — и он его исследует, препарирует с тщательностью, достойной восхищения — почти даже следовательской (тавтология моя нарочита): «Ночь. Тишина. И вот — как проблеск — я вновь отмечаю, что это хорошо, что я копаюсь в Старохатове сам по себе. А не по чьей-то просьбе… Что там ни говори, а все же веселее, когда твои лапки ходят вдали от лужи . И чтоб явно вдали». И еще: «…я привык делать свое дело — с живого. Я любил это. Как, должно быть, упыри любят вкус тепленькой крови».

Заметим, что с самого начала Игорь выступает у Маканина как «частичный» человек. Для денег , для заработка он пишет какие-то незначительные статейки в детский журнал, для души — пишет свои «портреты». Старохатовым он занимается для души. Он не просто впивается в Старохатова, как «упырь», он разлагает, анализирует, почти анатомирует старохатовский образ жизни , старохатовскую методологию — не только его денежные отношения с учениками, но и его путь в кино, его отношения с женами и пр., и др., и т. д. Можно сказать, что в этом процессе исследования Игорь вырабатывает и свою методологию — бесстрастный поиск, «слежка» с потайным магнитофоном (!) для записи частных бесед. Создает на него досье. Он шпионит за жизнью Старохатова, выискивая все «слабые» места.

Игорь даже не судит Старохатова, он скорее самоудовлетворяется своим исследованием; где-то в середине поисков ему уже все равно — хороший Старохатов или плохой , но отказаться от анализа он не в силах, его засосало, он эгоистичен в поисках истины, принадлежащей и служащей только ему самому: «Я не был лишен чувства справедливости, но мне никак не хотелось, чтобы поиски и труд свелись к тому, чтобы сковырнуть со служебного места некоего провинившегося человечка… Не очень-то хотелось, чтобы собранное по крупицам пошло на затычку очередной и довольно будничной дырки…»

И надо отдать должное Маканину — он показывает, как слишком большая «следовательская» близость к такому человеку, как Старохатов, грозит заражением для Игоря. Видимо, сама позиция «упыря»-писателя безнравственна; и постепенно на наших глазах происходит разрушение личности самого Игоря: он не вынес близкого соседства со Старохатовым.

Старохатов его, пользуясь старинной фразеологией, «искусил», «соблазнил».

Так вот, повторяю, роман Маканина — о писателе, сочинителе, неудачнике поколения «сорокалетних», и интересно здесь то, что Маканин попробовал создать образ такого писателя отраженно, через его человеческое и литературное восприятие другой личности, в данном случае Старохатова. Не убеленный сединами кинодраматург интересует Маканина, а герой, от лица которого ведется повествование. Поначалу мы герою безусловно сочувствуем и симпатизируем — надо же, какой интеллигентный, умница, денег не хватает, ребенок больной, книги не выходят… Но чем дальше разворачивается сюжет, тем больше настораживает эта доверительная интонация, с которой он и про «упыря» скажет… И то равнодушие, с которым он отнесся к истерической мольбе о помощи «марпупки» — малого административного работника по учебному процессу Веры, оскорбленной Старохатовым и, в свою очередь, оскорбившей Старохатова… И та вялость, душевная апатия какая-то, с которой Игорь занимается своими делами. И постепенно из участливого отношения к талантливому «неудачнику» вдруг вырастает другое — настороженность.

Образ «неудачника» не появлялся в нашей литературе давно. Маканин рискнул сконцентрировать внимание именно на таком человеке. Неясном. Неоткрытом, несмотря на свои откровения (а откровенен Игорь Петрович перед нами во всем, вплоть до интимных отношений с женой): неудачнике-удачнике, бедняге-везунчике, следователе-исследователе. Незаметно для себя герой из анти-Старохатова превращается в подобие Старохатова. Правда, он чужих денег не берет. Все оказывается гораздо проще: Игорь понял, что прошло время «портретов», он сел за «добротную повесть», купил гарнитур. Его хвалят критики и т. д. В финале Маканин скороговоркой подводит предварительные (а возможно, уже окончательные) итоги: «Тогда я еще не понимал, что со мной покончено и что творчества отныне нет, если сознавать творчество хотя бы как поиск чего-то неповторимого… Оставалось лишь делать вид. Оставалось писать повесть за повестью. Что я и делал».