Иван Уханов - Каменный пояс, 1974

— Я ж казав не клади ни ремня, ни шкуры, — бурчит санитар, видать, украинец. — Там же пар — сто двадцать градусов!

Шапка сморщилась, не надеть и на нос. Хлопцы подтрунивают: сунул бревно, а вынул спичку! Мне не до смеха. Были б волосы, еще бы ничего, а то остригли: пока одежда парилась — под нулевку сняли. Так поступают с каждым, кто приходит сюда. Порядок есть порядок. Но как же быть? На улице мороз, ветер… Поднимаю глаза и опять вижу парня в крагах.

— На, прикрой уши, — протягивает он бабий платок.

Не решаюсь. Молчу.

— Бери, — настаивает он. — Здесь не Харьков.

— А вы тоже из Харькова?

— Много знать будешь, скоро состаришься.

Отвожу руку с платком: не надо! Но он набрасывает платок мне на голову, стягивает узлом на подбородке. «Дура! Мороз-то какой!»

— Харьковчане, выходи! — Это кричит старший группы. — Надо спешить.

Кожухи, краги, лапти — все смешалось. Большая комната стала тесной. Крики, смех, пение. Кто-то предлагает плащ за буханку хлеба… В углу старик отмеряет стаканами табак: один стакан — один рубль! Ищу сундучок и не нахожу его. Только что был — и вот будто в воду канул. Не видно и пижона в крагах. Срываю с головы платок: у, гад проклятый!..

Выбегаю на улицу, но где его искать, вора? А харьковчане уж вон где. «Не отставать!» — кричит старший.

Ветер осыпает снегом, будто песком. Прикрываю уши ладонями, бегу вслед за хлопцами: хорошо — отдел кадров близко. Ни сундучка, ни шапки уже не жаль, но вот учебники — где их взять?

Меня оформили грабарем. Орудовал ломом, лопатой. Вывозил на тачке землю из котлована. Набросаешь с верхом, и с разгону по доске — вперед! Норма сто тачек. Тяжело. Да что поделаешь, не гулять приехал.

Помню, как-то раз пришли мы, грабари, на работу, смотрим, у котлована диковинная машина стоит. Что за машина?

— Екскаватор это, — пояснил кто-то. — За границей на золото куплен…

Радуемся: машина сама будет землю рыть. Наконец-то полегчает. И правда, пришел механик, уселся в кабинке, и техника заработала. Вытянула по-гусиному шею, зачерпнула ведер 30—40 земли и, развернувшись, вывалила куда надо. Вот это да! Мы замерли, наблюдая. Не машина — чудо! И название у нее «деррик», видать, немцы придумали! Жужжит машина, работает, и вдруг… что такое? Ткнулась черпаком в землю, задергалась, будто в судороге, — и ни туда и ни сюда. Что ни делает механик — не идет, хоть лопни!

— Чо рты разинули!.. За лопаты! — кричит десятник.

Пришел иностранный спец — в костюме при галстуке — будто не работа у него, а торжество какое. Покачал головою — грунт не тот. Велел разбирать машину.

С неделю возился механик, и все же добился своего — пошла! Но не прошло и часа, как снова поломалась. Перетянули машину в другой котлован — вроде грунт помягче. И там больше стояла, чем работала, копнет раз-два и готова.

— Вот тебе и на золото купленная!

— Уральская почва ей не по нутру!..

Экскаватор потом еще долго стоял у котлована, но мы уже не восхищались заморской техникой. Брали ломы, лопаты, наваливались на тачки — все равно выполним пятилетку!

Неважно было с механизацией и на стройке жилья: лопата, топор, тачка, в лучшем случае — конная грабарка. И у нас, рабочих, и у тех, кто руководил нами, не было опыта. Недоставало знаний. От фундамента до крыши все работы велись вручную. Глянешь теперь на строящийся дом — людей почти нет. Видно — подъемный кран да два-три человека наверху. Но дом растет. Да еще как! В те же дни на возведение дома ставилось триста-четыреста человек. Раствор поднимали в ведрах, кирпичи на «козе». «Козы́» теперь и в помине нет, а тогда без нее невозможно было обойтись. Вскинешь, бывало, ее на спину, и пошел по скрипучим лесам аж на пятый этаж! Пока дойдешь, семь потов из тебя.

И все же, несмотря ни на что, строили! Строили гораздо быстрее, чем при царе. Все старые нормы перекрывали. Мы хоть были и не шибко грамотные, а свою арифметику знали твердо: задумаем две-три нормы дать — так и сделаем. Сроду не ошибались. Правда, иногда независимо от нас, по какой-то причине план срывался. Но и тут мы были начеку — объявляли воскресник. Мало оказывалось воскресника — назначали субботник после работы. И неважно, на какой день приходился субботник — на вторник, четверг или пятницу — все равно. Иной раз на неделю два, а то и три субботника приходилось.

Иностранные спецы только поглядывали на нас да пожимали плечами: что они могли знать, спецы, о нашем упорстве!

Поучившись на курсах токарей, я стал работать в механическом цехе. Мне нравилось обтачивать шкивы, стержни, всякие болванки. Мечта сбылась, чего ж еще? Я радовался. Но мечта, приведшая в цех, звала дальше. Я понял — ликбез это не все. Надо учиться. И первое что сделал — начал читать. Читал все, что попадалось под руку, но чаще стихи, рассказы, повести. Слово «роман», встречавшееся на обложках, отпугивало. Почему, пожалуй, и сам не знал. Может, потому, что секретарь часто упоминал это слово на собраниях? Комсомол воевал тогда с мещанством… Нет, что ни говорите, трудно было разобраться в толстых романах!

Чтение в то время было повальное. Читающих можно было видеть в очереди у магазина, на лесах, в столовой, перед заступлением на смену: читали везде, как только выпадала свободная минута. А в бараках, где не полагалось гасить свет, — засиживались над книгой до утра.

Да иначе и быть не могло: люди стремились к знаниям. О книге, источнике знаний, говорили всюду. Даже в договорах на соцсоревнование. Кроме обязательств чисто производственного характера строители, как правило, брали обязательства: прочитать столько-то книг, провести читательскую конференцию, выписать такую-то газету или журнал.

Спрос на книги изо дня в день увеличивался, и в библиотеках порой просто нечего было выдавать читателям. Кто-то использовал эти временные затруднения и подкидывал в бараки то «Жития святых», то бог весть когда изданные романы, в которых на все лады восхвалялся «капиталистический рай». Шла жестокая классовая борьба, и комсомольский секретарь был прав, вынося разговор о книгах на собрания. Для нас, окончивших ликбез, — это был своего рода компас.

С приходом лета курились дороги, поднимались облака пыли. А вокруг ни кустика, ни деревца — буквально никакой зелени. А как хотелось, отработав смену, побродить где-нибудь в тени деревьев, подышать свежим воздухом. Места для отдыха не было. Не один раз обсуждался этот вопрос на партийных и комсомольских собраниях. Правда, был заложен парк, но ни деревьев, ни зелени там пока не было. И вот тогда кто-то подал идею насчет пальм.