Андрей Дашков - Наша фантастика, №3, 2001

— Значит, пленочка, — медленно проговорил Андрей. — Ах ты, пленочка-пленочка…

А он-то считал ее безвредной! Что же это она сделала такое с его мозгом, если все его смутные опасения, которые он и сам-то едва осознавал, вылепились вдруг в такой реальный пугающий бред!.. Самое обидное: выпрямись он до конца — пустыня наверняка бы исчезла, снова появился бы коттеджик, река, полупрозрачные спирали на том берегу…

Андрей машинально провел ладонью по лицу и не закончил движения. Между щекой и ладонью был песок. Жесткие серые песчинки.

Тяжелое алое солнце ушло за горизонт. На теплом синем небе сияли розовые перистые облака. Полупрозрачные спирали за рекой тоже тлели розовым. Но все это было неправдой: и облака, и спирали, и речка. На самом деле там лежала серая беспощадная пустыня с мутно-белым солнцем над изуродованным ощерившимся зданием. И можно было уже не решать сложных моральных проблем, не прикидывать, сколько потребуется времени на возведение кирпичной стенки, потому что возводить ее теперь было незачем. Издевательская подробность: камушек все-таки лежал там, в траве.

— Ах ты, с-сволочь!.. — изумленно и угрожающе выговорил Андрей.

Ему померещилось, что все это подстроено, что кто-то играет с ним, как с котенком: покажет игрушку — отдернет, покажет — отдернет… В руках откуда-то взялся тяжелый брус. Лицо сводила медленная судорога. Андрей уже размахнулся, скрипнув зубами, когда в голову пришло, что за ним наблюдают и только того и ждут, хихикая и предвкушая, что он сорвется в истерику и позабавит их избиением ни в чем не повинного миражика, пока не сообразит, что бьет воздух, что брус пролетает насквозь.

— Все! — злобно осклабясь, объявил Андрей невидимым зрителям. — Спектакль отменяется. Больше вам здесь ничего не покажут…

Он бросил брус и, дрожа, побрел к трону. Не было никаких невидимых зрителей. Никто не станет буравить туннель между двумя (или даже тремя) эпохами, чтобы поиздеваться над монтировщиком сцены А. Скляровым. Какие-нибудь штучки с параллельными пространствами, ветвящимся временем и прочей научно-фантастической хреновиной. Видишь одно время, а пытаешься пролезть — попадаешь в другое.

— И все. И незачем голову ломать… — испуганно бормотал Андрей.

А ветерок? Тот легкий летний ветерок, который почувствовала его рука? Он был.

Но тогда получается что-то страшное: Андрей еще здесь — и будущее существует. Он попадает туда — и будущего нет. Вернее, оно есть, но мертвое.

«А-а-а!..» — снова заныла в мозгу проклятая проволока из руин еще не построенного здания.

Андрей плутал в тесном пространстве между загроможденными углами, троном и миражиком. Иногда останавливался перед синим вечереющим овалом, и тогда губы его кривились, словно он хотел бросить какой-то обидный горький упрек. Но, так ничего и не сказав, снова принимался кружить, бормоча и оглядываясь на «окошко».

…Туда падает камень, и ничего не происходит. Туда проникает человек…

Стоп. Вот тут нужно поточнее. Какой именно человек туда проникает? Во-первых, ты не Трумэн и не Чингисхан. Твой потолок — машинист сцены. Бомбу ты не сбросишь, полмира не завоюешь… Итак, туда проникает случайный, ничем не выдающийся человек. И его исчезновение здесь, в настоящем, немедленно отзывается катастрофой… Но нас — миллиарды. Что способна изменить одна миллиардная? Это почти ноль! Каждый день на земном шаре десятки людей гибнут, пропадают без вести, и что характерно — без малейшего ущерба для истории и прогресса…

А откуда ты знаешь, что без ущерба?

Знаю. Потому что вон они — светящиеся спирали вдалеке, и коттеджик еще можно рассмотреть в сумерках…

Ах, проверить бы… Только как? «Вася, помнишь, я тебе неделю назад трояк занял и до сих пор молчу? Так вот, Вася, я тебе о нем вообще не заикнусь, только ты, пожалуйста, окажи мне одну маленькую услугу. Просунь вон туда голову и, будь любезен, скажи, что ты там видишь: степь или пустыню?» Глупо…

Вот если бы дыра вела в прошлое — тогда понятно. Личность, знающая наперед ход истории, — сама по себе опаснейшее оружие. А здесь? Ну станет меньше одним монтировщиком сцены…

Так-так-так… Становится меньше одним монтировщиком сцены, вокруг его исчезновения поднимается небольшой шум, кто-то обращает внимание на то, что часть стены в одном из «карманов» новенькая, свежесложенная, стенку взламывают, приезжают ученые, а там — публикации, огласка, новое направление в исследованиях, изобретают какую-нибудь дьявольщину — и серая пустыня в перспективе… Ну вот и распутал…

Нет, не распутал. В том-то и дело, что не сложена еще эта стенка и никто не поднимал еще никакого шума. Единственное событие: А. Скляров перелез отсюда туда.

«Не надо было дотрагиваться. — Андрей с ненавистью смотрел на темно-синий овал. — Наблюдал бы и наблюдал себе… Нет, захотелось дураку чего-то большего! Потрогал руками? Прикоснулся? Вот и расплачивайся теперь! Был ты его хозяином, а теперь оно твой хозяин».

Так что же от него зависит? Андрею нет и тридцати. Неужели что-то изменится, неужели какой-то небывалый случай поставит его перед выбором: быть этому миру или не быть?.. Но нет ведь такого случая, не бывает! Хотя… в наше время… Скажем, группа террористов угоняет стратегический бомбардировщик с целью спровоцировать третью мировую… Точно! И надо же такому случиться: на борту бомбардировщика оказывается Андрей Скляров. Он, знаете ли, постоянно околачивается там после работы. Производственная трагикомедия с элементами детектива. Фанатики-террористы и отважный монтировщик с разводным ключом…

Андрей подошел к гаснущему миражику. То ли пощады просить подошел, то ли помощи.

— Что я должен сделать? — тихо спросил он. И замолчал.

А должен ли он вообще что-то делать? Может быть, ему как раз надо не сделать чего-то, может быть, где-то впереди его подстерегает поступок, который ни в коем случае нельзя совершать? Но тогда самый простой вариант — это надежно замуровать «карман», только уже не изнутри, а снаружи; разослать, как и предполагалось, прощальные письма и в тихом уголке сделать с собой что-нибудь тоже очень надежное.

Несколько секунд Андрей всерьез рассматривал такую возможность, но потом представил, что вот он перестает существовать, и в тот же миг в замурованном «кармане» миражик подергивается рябью, а когда снова проясняется, то там уже — пустыня.

— Господи… — тихонько проскулил Андрей. — За что? Я же не этого хотел, не этого… Ну что я могу? Я хотел уйти, начать все сначала и… и все. Почему я? Почему опять все приходится на меня?..

Он плакал. А в черно-синем «окошке», далеко за рекой, медленно, как бы остывая, гасли бледно-голубые спирали.