Гийом Аполлинер - Т. 3. Несобранные рассказы. О художниках и писателях: статьи; литературные портреты и зарисовки

В Англию, где лирика обесцветилась и, можно сказать, истощилась.

В Испанию, и особенно в Каталонию, где пламенная молодежь, уже породившая живописцев, которыми обе нации могут гордиться, следит с вниманием за творчеством наших поэтов.

В Россию, где подражание французской лирике приводило порой к чрезмерностям, что никого не удивит.

В Латинскую Америку, где молодые поэты обсуждают со страстью работы своих французских предшественников.

В Северную Америку, куда военной порой французские провозвестники, в благодарность за Эдгара По и Уолта Уитмена, несут оплодотворяющее начало, призванное пробудить к жизни новых творцов, о которых мы еще не имеем понятия, но которые, несомненно, будут достойны этих великих пионеров поэзии.

Во Франции полно школ, хранящих и продолжающих лирическую традицию, полно содружеств, приучающих к дерзновению; однако напрашивается оговорка; поэзия обязана в первую очередь народу, чьим языком она говорит.

Прежде чем устремляться в героические авантюры далеко идущего проповедничества, поэтические течения должны творить, упрочивать, выявлять, наращивать, увековечивать, воспевать величие той страны, которая их породила, — страны, которая, если угодно, их вскормила и выпестовала, отдав им из своей крови и своего естества все самое здоровое, самое чистое, самое прекрасное.

Все ли возможное сделала для Франции современная французская поэзия?

Во всяком случае, всегда ли была она во Франции столь же активной и столь же ревностной, как за ее пределами?

Достаточно будет, если эти вопросы возникнут в литературной истории современности, но чтобы решить их, надобно по возможности оценить все те национальные плодотворные качества, какие несет в себе новое сознание.

Новое сознание враждебно прежде всего эстетизму канонов и всяческому снобизму. Оно борется отнюдь не с какой-то конкретной школой, ибо не школой оно намерено стать, но одним из могучих течений в литературе, объемлющим все школы разом, начиная с символизма и натурализма. Оно сражается ради воскрешения духа исканий, ради ясного осознания нашей эпохи, ради того, чтобы открывать новые перспективы мира внутреннего и внешнего, вполне достойные тех, которые каждый день и во всех областях обнаруживают ученые, в которых они находят возможности творить чудеса.

Эти их чудеса обязывают нас не уступать по силе воображения и поэтической изощренности мастерам, совершенствующим механизмы. Научный язык и язык поэтов уже находятся в явном противоречии. Это положение нетерпимо. Математики вправе утверждать, что их помыслы, их устремления обгоняют на сотни миль ползучие фантазии поэтов. Теперь сами поэты должны решать, намерены ли они без колебаний связать себя с новым сознанием, вне которого остаются лишь три выхода: подражательство, сатира или стенания, пусть даже возвышенные.

Следует ли принуждать поэзию укрываться от окружающего, игнорировать великолепное изобилие жизни, которое люди своим трудом привносят в природу и которое позволяет механизировать мир самым неслыханным образом?

Новое сознание — это сознание той самой эпохи, в которой мы живем. Эпохи, изобилующей неожиданностями. Поэты стремятся осилить провидчество, эту бешеную кобылицу, которую никогда не могли обуздать.

И наконец, они стремятся машинизировать поэзию, подобно тому как уже машинизирован весь мир. Они стремятся стать первыми, кто свяжет небывалый лиризм с новыми инструментами выразительности, которые вносят в искусство движение, — с фонографом и кино. Эти последние пребывают пока еще в состоянии инкунабул. Но подождите — чудеса скажут свое слово, и новое сознание, которое пополнит жизнью вселенную, изумительно проявится в литературе, в искусствах и во всех областях, какие мы только знаем.

В третий том произведений Г. Аполлинера вошли переводы отдельных его рассказов и новелл, печатавшихся в периодике или оставшихся в архиве поэта, а также корпус избранных его произведений эссеистического и мемуарного характера.

Ссылки (с указанием тома и стр.) даются по изданию: Apollinaire. Œuvres en prose complètes. Textes établis, présentés et annotés par Pierre Caizergues et Michel Décaudin. T. I–III. Paris, 1977–1993. Bibliothèque de la Pléiade.

Первые пять новелл («Графиня Эйзенбергская», «Албанец», «Английская ночь», «Гастро-астрономизм, или Вкус жизни» и «Робинзон с вокзала Сен-Лазар») первоначально входили в план «Убиенного поэта», но затем были исключены автором из книги; все они относятся к раннему периоду творчества Аполлинера и опубликованы в периодике 1907–1913 гг. Остальные новеллы были написаны во время войны и сразу после ранения поэта; часть из них осталась в рукописях, часть появилась в периодике 1917–1919 гг.

В 1903 г. Аполлинер познакомился с Фаиком бег Коницей (1876–1942), албанским журналистом националистического толка, знатоком и пропагандистом родного языка. Знакомство переросло в сотрудничество: Аполлинер печатался в журнале Коницы «Албания», а Коница — в журнале Аполлинера «Фестэн д’Эзоп». Судя по всему, рассказ «Албанец» воскрешает один из эпизодов авантюрной жизни Фаика бег Коницы.

И в стихах, и в прозе Аполлинер неоднократно пишет о Кёльне как о «городе волхвов»: по одной из христианских легенд, мощи трех волхвов, которые засвидетельствовали рождение Иисуса Христа, были впоследствии перенесены из Константинополя в Кёльн, где и поныне хранятся в Кёльнском соборе.

Трафальгарское сражение (21 октября 1805 г.) — морское сражение между английскими и франко-испанскими морскими силами у мыса Трафальгар на Атлантическом побережье Испании; одно из исторических поражений Франции эпохи Наполеоновских войн.

Лемьер Антуан-Марен (1733–1793) — французский поэт и драматург.

«Ифигения» (1674) — трагедия Жана Расина.

См. новеллу «Наш друг Тортумарт» из книги «Убиенный поэт», опубликованную за полгода до «Гастро-астрономизм».

Лаланд Жозеф Жером Лефрансуа де (1732–1807) — выдающийся французский астроном.

Имеется в виду эпизод из первой главы романа Г. Флобера «Саламбо»: пир во дворце карфагенского полководца Гамилькара Барки, во время которого пьяные солдаты выловили для пиршественного стола налимов «с пастью, украшенной драгоценными камнями»: «То были рыбы, принадлежавшие роду Барка. Происходили эти рыбы от первобытных налимов, породивших мистическое яйцо, в котором таилась богиня. Мысль, что они совершают святотатство, вновь разожгла алчность наемников; они быстро развели огонь под медными сосудами и стали с любопытством глядеть, как диковинные рыбы извивались в кипятке». (Пер. Н. Минского).