Александр Шмаков - Письма из Лозанны

«Только об этом все говорят и пишут, — заносит С. Минцлов в дневник, — давно это нужно было ему сделать! Повторилась история Александра I, ушедшего в старцы Кузьмичи. Толстой уже дважды уходил из дома с намерением не возвращаться, но не выдерживал и приезжал обратно. Еще в Богоявленске Пунга (бывший директор завода. — А. Ш.) показывал мне письма Черткова, в которых тот писал, что Софья Андреевна дошла до геркулесовых столбов невозможного поведения и стала даже требовать, чтобы Толстой не видался с ним и прекратил с ним сношения». {198} 198 Минцлов С. Дебри жизни. Берлин, б. г., с. 105.

Мы узнаем из записей С. Минцлова, что весть о смерти Л. Толстого на станции Астапово дошла до Уфы лишь через несколько дней. Автор записывает:

«Ушел последний из больших людей… Как скоро, однако, сбылось мое предчувствие о нем!

Все петербургские газеты полны бюллетенями о его болезни, а в местных органах уже зловеще чернеют телеграммы о его смерти. Как-то вывернется теперь Синод, отлучивший его от церкви?» {199} 199 Там же, с. 111.

А седьмого января 1911 года вернулся из Ясной Поляны Пунга и привез много новостей о Толстом. С. Минцлов слышит все из первых уст, его впечатления, занесенные в дневник, перемежаются подробностями из жизни в Ясной Поляне.

«На могиле Льва Толстого нет ни креста, ни насыпи: последнюю всю растащили по горстям паломники. Деревья вокруг могилы покрыты надписями, среди которых попадается много интересных. Некоторое время после похорон в Ясной Поляне, в сторожке у ворот, жил урядник, командированный губернатором специально затем, чтобы следить за этими надписями и уничтожать наиболее «вредные». Урядник выполнял свою миссию добросовестно и каждое утро являлся производить осмотр и выскабливать разные ядовитости. Тем не менее за «пределами досягаемости» для него оказалась доска, прибитая к самой верхушке дерева, на которой чернеет крупная надпись: «Лев Толстой — первый после Господа Бога!» {200} 200 Там же, с. 135—136.

Эти подробности ценны тем, что занесены в дневник современником тех событий, по рассказам людей, близких к окружению Л. Толстого.

Не менее любопытны и другие сведения, касающиеся отдельных сторон жизни самого С. Минцлова в Богоявленском и Воскресенском заводах. Так, представляют большой интерес записи, что у владелицы заводов хранилось богатейшее собрание писем, дневников декабристов, еще не видевших света.

Важны указания С. Минцлова, что ему передали из архивов пашковских заводов и Уфы старинные бумаги, среди которых были документы пугачевского движения на Урале. Из текста явствует, что эти редчайшие материалы так и остались у С. Минцлова.

Несомненна роль С. Минцлова в культурной жизни края. Так, с участием автора «Дебрей жизни» в клубе Богоявленского завода была поставлена его пьеса «Женихи». Спектакль с интересом воспринят был зрителем. С. Минцлов участвовал в постановке на заводской сцене спектакля «Женитьба» Н. Гоголя. Сборы от спектаклей пошли в фонд строительства Аксаковского дома в Уфе.

Изредка автор дневников бывал в губернском центре и там непременно посещал Дворянское собрание, особенно драматический кружок, где занимался и откуда вышел Шаляпин. Мы узнаем из записей некоторые малоизвестные подробности этого периода жизни знаменитого артиста, не упоминаемые им в «Повестях о жизни». В кружке Ф. Шаляпин занимался перепиской нот, а затем получил пособие для своего дальнейшего музыкального образования. Многое для Шаляпина сделал председатель драматического кружка Брудинский.

В Уфе С. Минцлов проявил живейший интерес к «живому летописцу» Н. А. Гурвичу, который собрал музей, учредил в городе библиотеку. Ближе сойдясь с редактором «Уфимского вестника», в котором публиковались его очерки, Сергей Рудольфович в доме П. Толстого читает свою новую пьесу. На чтение были приглашены члены драматического кружка и земцы.

В момент чтения, узнаем мы из записей, раздался телефонный звонок, и Толстому передали сообщение о закрытии его газеты за публикацию корреспонденции из Златоуста, в которых описывались незаконные действия губернской администрации по отношению к земству.

Эти и другие подробности, рассказанные в «Дебрях жизни», характеризуют произвол провинциальной администрации, а с другой стороны — мужество местных деятелей культуры, действия которых всячески поддерживал С. Минцлов.

Следует заметить, что за время пребывания в Уфимской губернии автор успел написать две книги, рассказывающие о жизни и быте населения края, имеющие особое значение для исследователей прошлого Башкирии.

Таков уральский дневник С. Минцлова. В «Дебрях жизни» с такой же живостью автор показывает свое пребывание в Новгороде, а затем на Украине, где он встретился и познакомился с нашим земляком, тогда ветеринарным врачом при Донском конном запасе В. П. Бирюковым. Их знакомство произошло в музее. Два энтузиаста-археолога взаимно обрадовались встрече и завязавшейся дружбе. Они счастливо нашли друг друга.

С. Минцлов дает яркую характеристику самого начала деятельности выдающегося уральского ученого-краеведа. Он рассказывает о пробуждении в уральце интересов к памятникам отечественной истории и поощряет первые шаги В. Бирюкова по сбору древностей для краеведческого музея, организованного в городе Хороле.

Автор дневника пишет:

«Познакомился я с ним всего две недели назад в нашем музее, и теперь каждый раз радуюсь, когда его вижу.

Он еще юноша с едва пробившимися усиками, но уже кончил кроме ветеринарного и Московский археологический институт. Вид у него неказистый, худ он донельзя; желтые патлы волос торчат из-под загрязненной белой фуражки во все стороны, на боку мотается казацкая шашка с обломанной рукояткой… Он спит и видит вернуться в родное село, открыть там сельскохозяйственную школу, устроить музей, словом внести культуру в деревню.

Жена несколько охолаживает его, но и сама мечтает о том же. Ходят оборванцами, едят, как бог приведет, и копят деньги на исполнение своей Принцессы-Грезы.

В. П. жадно собирает все — старые ризы, образа, которые сотнями дарило ему уральское духовенство, видящее в нем «своего», и т. п.

Третьего дня я был на вокзале, отправлял в Питер вещи. В. П. разыскал меня там, мы уселись в стороне от толчеи и стали рассматривать разные черепки и бусики, привезенные им мне для просмотра…» {201} 201 Там же, с. 396—397.

И совсем веще звучат слова С. Минцлова:

«Древние черепки эти были случайно найдены В. П. на размыве песчаного обрыва берега Сейма, верстах в десяти от Конотопа.

Сегодня в пять часов утра Бирюков уже стучал мне в окно, и мы покатили на простой телеге осматривать открытое им место.