Юрий Нагибин - Роберт Музиль и его роман

Франц-Иосиф не появляется в романе, но основной сюжетный ход напрямую связан с ним. Вблизи тридцатилетия царствования сухорукого Вильгельма II Германия начинает подготовку к пышному торжеству, которое должно потрясти мир своим размахом и утвердить величие прусской идеи. Но в тот же год подданные Австро-Венгерской монархии будут отмечать юбилей куда более величественный: семидесятилетие царствования Франца-Иосифа — событие воистину уникальное, какого не знала история. И группа патриотически настроенных граждан, принадлежащих к верхушке венского общества, во главе с графом Лейнсдорфом, приближенным императора, задумывает «параллельную акцию», которая должна превзойти задумку кичливых тевтонов и явить человечеству превосходство австрийского духа.

Грандиозный план привлекает взволнованное внимание общества. Никто не остается в стороне, кроме народа. Но кого интересует народ?..

В числе первых откликнулись военные и прикомандировали к «акции мира» своего незаурядного представителя, склонного к размышлениям генерала Штумма фон Бродвера (один из самых сочных образов романа). От армии не отставали светские люди, интеллектуалы всех мастей, дипломаты, дельцы: и властитель дум, почти великий национальный поэт был доставлен в салон прекрасной Диотимы — штаб-квартиру «параллельной акции». Здесь же обосновался один из главных промышленных воротил Германии миллионер Арнгейм — большой бизнес не признает границ, чужд национальной, расовой, политической розни и патриотических предрассудков. Концерн Арнгейма равно благожелателен к обеим соперничающим сторонам, раз можно поживиться и тут и там. А высокогуманная, во славу человечнейшего из монархов «акция» почему-то сразу запахла порохом и нефтью.

Музиль убедительно показывает, как патриотическое и человеколюбивое начинание, тщетно пытающееся найти и сформулировать позитивную всемирную идею, неотвратимо превращается в подготовку к будущей войне. Все отчетливей вырисовывается несостоятельность нравственных, эстетических и гуманных поисков тонких интеллектуалов — инициаторов акции, а на передний план выдвигается ограниченный, хотя и умственно беспокойный генерал Штумм фон Бродвер, за которым не призрачная надежда на «благорастворение воздухов», а военный штаб и фонды, стратегические планы и ясные цели довооружения и перевооружения армии. Конечно, и у воротилы Арнгейма за изысканным велеречием скрывается вполне реальное и грубое вожделение: нефть, но Музиль не успел прописать необычайно интересно и глубоко задуманный образ, придать ему скульптурную завершенность Штумма фон Бродвера, поэтому и вся игра Арнгейма чуть-чуть туманна.

А генерал фон Бродвер такое же совершенное создание Музиля, как барон Шарлюс у Марселя Пруста. Оба писателя — великие портретисты, не жалеющие сил не только на главных, но и на третьестепенных персонажей. Не случайно на мелькнувшего прохожего или слугу, произнесшего «Кушать подано», расходуется столько художественной силы, что возникает не просто характер, но и тип. А уж коли речь идет о первоплановых фигурах, то тут разворачиваются лукулловы пиры художественности.

Чувствуется, как приятно было Музилю писать Штумма фон Бродвера. Словно далекая иронично-торжественная музыка начинает звучать перед каждым появлением кургузой фигуры генерала. Упоительны его всегда оправданные важной целью чудачества. Вот он приходит к Ульриху (Человеку без свойств), которого, вопреки воле последнего, возвел в ранг своего консультанта по вопросам «акции», с краюхой солдатского хлеба особой выпечки в портфеле и требует водки. Каждый глоток он заедает куском аппетитного духовитого хлеба, прожевывая старательно и долго. Что это — просто эксцентричность? Ничуть не бывало. Генеральный штаб решил получить под «акцию» новые виды вооружения, но держит это в великом секрете. И генерал Бродвер, обрабатывая своего консультанта и выпытывая необходимую информацию, ужасно боится проговориться, зная за собой такую слабость. Когда кончик его длинного языка начинает припекать горячий зуд болтливости, он опрокидывает рюмку водки и заедает хлебом, проглатывая вместе с кашицей готовое вырваться секретное сведение. Сцена, где генерал с наивной хитростью затыкает себе рот солдатским хлебом, написана так «вкусно», что буквально слюнки текут.

Рядом с Бродвером стоят два изумительных женских образа: нимфоманка Бонадея и «богородица» «параллельной акции», подмороженная красавица Диотима. Ульрих любит давать людям, особенно дамам, прозвища. Бонадея получила свою кличку в честь благой богини непорочности, обладавшей в Древнем Риме храмом, который путем странного переосмысления его функций стал средоточием всяческого разврата. Подруга Ульриха была задумана как образец порядочности, кладезь земных добродетелей, примерная жена и мать, в ней был всего один лишь недостаток: при виде мужчин «она возбуждалась в совершенно необычной мере». Несколько страниц, посвященных Бонадее, содержат столь блистательный психологический анализ, что хотелось бы привести их целиком, но ограничусь небольшой выдержкой: «…Бонадея часто вела двойную жизнь, словно какой-нибудь вполне почтенный в повседневном быту гражданин, который в темных закоулках своего сознания ведет жизнь железнодорожного вора, и когда ее никто не держал в объятиях, эту тихую, статную женщину угнетало презрение к себе, вызванное ложью и бесчестьем, на которые она шла, чтобы ее держали в объятиях. Когда ее чувственность была возбуждена, Бонадея была грустна и добра, более того, в этой своей смеси восторга и слез, грубой естественности и неизбежного раскаяния, во вспышках ее мании перед уже грозящей депрессией она приобретала особую прелесть, волнующую, как непрерывная дробь приближающегося барабана. Но в интервале между приступами, в раскаянье между двумя состояниями слабости, заставлявшем ее чувствовать свою беспомощность, она была полна достопочтенных претензий, делавших обхождение с ней непростым. Надо было быть искренним и добрым, сочувствовать всякой беде, любить императорский дом, почитать все почитаемое и вести себя в нравственном отношении так же деликатно, как у постели больного».

Упоминание о любви к императорскому двору в этом контексте — гениально!

Жена крупного чиновника министерства иностранных дел, роскошная Диотима, изведшаяся вожделением к Арнгейму, но органически неспособная изменить мужу, обязана своим прозвищем платоновской «учительнице любви», а также идеальной героине Гельдерлина, у которого стремление к слиянию с природой в духе античности омрачено разладом с обществом и самим собой. Музиль щедро одаривает Человека без свойств своей едкой и тонкой иронией.