Майя Каганская - Мастер Гамбс и Маргарита

— никто не ищет в них сокровищ, никто за ними не гоняется, никто их не крадет.

И, вроде бы, довольно стыдно с нашей стороны соваться в литературный ряд с таким подержанным товаром...

Но все-таки что-то смущает, какое-то беспокойство, душевное ерзание, как от гвоздя в стуле, ей Богу... "Факт — самая упрямая в мире вещь": Кисловодск?

— Кисловодск! Ялта? — Ялта! Театральный роман есть? Есть: театр "Варьете" и театр "Колумб"! Берлиозовский дядя из Киева и дедушка-валютчик из Киева в 12 стульях" (скупал в Киеве фальшивые доллары, изготовленные внуком в Москве, и совершенно разорился) . А, кстати, о валюте и о фальшивых деньгах, и о Москве, и о фальшивых деньгах в Москве...

Откуда у Булгакова Киев — понятно: он родом из Киева, а что потянуло туда Ильфа с Петровым? Ведь, кроме фальшивого дедушки, есть еще и милицейская фуражка с гербом города Киева. Ее Великий Комбинатор надевал в торжественных случаях.

Но есть фактики и посерьезней: "Трамвай построить — не ешака купить!". Только привычка удачно заменять этой максимой не более осмысленную "Жизнь прожить — не поле перейти!" мешала спросить: при чем тут ешак? — А при том, что Иисус въехал в Иерусалим на осле, а Ешуа такой факт отрицал, Берлиоз же, прослушав рассказ об этом, немедленно попал под трамвай. Итак, в два разных романа, написанные, правда, в одно время и в одном месте, трамвай ввозит ближневосточную тему.

"— Вот это есть Азия! — сердито сказал Треухов.

— Ишак три рубля стоит, а скормить ему нужно тридцать рублей в год.

— А на трамвае вашем вы много на тридцать рублей наездите? Триста раз. Даже не каждый день в году."

Треухов, тридцать рублей — тридцать сребреников, тридцать рублей да еще три — возраст Иисуса Христа. Понятно теперь, почему после слов Гаврилина о трамвае и ешаке "в толпе послышался громкий смех Остапа Бендера. Он оценил эту фразу". Еще бы не оценил, сам как-никак несколько дней пробыл Иисусом Христом и накормил пятью хлебами несколько тысяч верующих (накормить-то он их накормил, но какая была давка!) .

Тождество Мастера и Ешуа Га-Ноцри не вызывает сомнения у толкователей "Мастера и Маргариты", ни в чем другом меж собой не согласных. Разумеется, толкователи ошиблись и здесь: в отличие от Ешуа, который только говорил, Мастер еще и писал (роман о Ешуа). Правда, Понтий Пилат при допросе Левия Матвея опирался на кой-какие письменные документы, назовем их для простоты "Так говорил Ешуа". Там среди разной чепухи, — "смерти нет... вчера мы ели сладкие весенние баккуроты..." — мы находим и два заманчивых обещания: "...мы увидим чистую реку воды жизни... человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл...". Пилат на этих словах не останавливается — он все про свое: "... большего порока... трусость...". Но мы, не склонные к порокам, с удивлением уличаем Ешуа в знакомстве с русской классикой:

"Мы еще увидим небо в алмазах" (А. Л.Чехов)

и

И даль туманную романа

Он сквозь магический кристалл

Уже неясно различал.

(А.С.Пушкин)

Итак, вместо чаемого пророчества о будущей жизни на новой земле под новым небом, Ешуа пророчествует о будущем романе. Не к месту, как будто, помянутый Чехов указывает, в сущности, на то, что в анонсированном романе будет разыграна вся русская литература от Пушкина до Чехова. Так оно и случилось — исчерпывающий обзор литературных влияний, реминисценций и аллюзий в романе представил Б.М.Гаспаров. К его коллекции нечего прибавить, за исключением, быть может, двух скромных вещичек: "осетрину второй свежести" прислали из "Дамы с собачкой" ("а осетрина-то была с душком"), а фамилия злосчастного критика одолжена у композитора Берлиоза не только потому, что он был автором "Фантастической симфонии", но и потому, что на его приезд в Петербург откликнулся русский лирик и музыкальный фельетонист Яков Полонский:

Здесь Берлиоз! Я видел сам

Его жидовско-римский профиль

И думал: что-то скажет нам

Сей музыкальный Мефистофель?

Поспешим заметить, что эпитет "жидовско-римский" в сочетании с Мефистофелем пророчествует о булгаковском романе с большей определенностью, чем сбивчивые показания Ешуа.

То, что Остап в поисках делать жизнь с кого останавливается на каноническом Иисусе — бесспорно: "Мне тридцать три года — возраст Иисуса Христа. А что я сделал до сих пор? Учения не создал, учеников разбазарил, мертвого Паниковского не воскресил". Не забыт и ешак: "Честное слово! Назначу себя уполномоченным пророка и объявлю священную войну джихад. Например, Дании. Зачем датчане замучили своего принца Гамлета? Представляете себе вторжение племен в Копенгаген? Впереди всех я на белом верблюде". Поверхностная ассоциация с белым конем победителя ничего не объяснит. Истина спрятана в принце Гамлете: под псевдонимом "Принц Датский" Гамлет (он же "Маховик") регулярно оповещал читателей "Старгородской правды" о ходе строительства трамвая, который построить — это не ешака купить. Следовательно, белый верблюд такой же псевдоним белого осла, как Копенгаген — Иерусалима, в который Иисус на белом осле въехал, и где его (Иисуса) замучили.

Но теперь мы знаем, что есть другой Иисус, цитирующий Пушкина, булгаковский. Как быть с ним? Претендует ли Бендер на тождество и с ним? Да, претендует:

"— Кто ты по крови?

— Я точно не знаю, — живо ответил арестованный.

— Я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец".

"Из своей биографии он обычно сообщал только одну подробность: "Мой папа, — говорил он, — был турецко-подцанный".

Сирия, заметим, была к моменту рождения Остапа частью Оттоманской империи, а жители ее — сирийцы — соответственно турецкими подданными (заметим еще, что Остап называет своего отца не турком, но именно "турецко-подданным"!). Что же касается цитат из русских классиков, то здесь Остап и Ешуа неразличимы до тождества А = А, как московский трамвай "А" — "Аннушка" и дура с Садовой, пролившая подсолнечное масло.

Увлеченный судьбой сокровищ мадам Петуховой и гражданина Корейко, читатель упорно не обращал внимания на самую удачную комбинацию Великого Комбинатора — комбинацию цитат.

"Ну, — сказал Остап, — вам памятник нужно воздвигнуть нерукотворный".

"Слушайте, что я накропал вчера при колеблющемся свете электрической лампы: "Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты". Правда, хорошо? Талантливо? И только на рассвете, когда дописаны были последние строки, я вспомнил, что этот стих уже написал АЛушкин. Такой удар со стороны классика! А?

— Нет, нет, продолжайте, — сказал Козлевич сочувственно".

И Остап продолжает:

"Я вам передачу носить не буду, имейте это в виду. Что мне Гекуба? Вы мне в конце концов не мать, не сестра, не любовница".