Юрий Щеглов - «Затоваренная бочкотара» Василия Аксенова. Комментарий

В романе «Ожог» один из персонажей в связи с этой же темой цитирует стихотворение В.Ф. Ходасевича: «Я, я, я… что за дикое слово! / Неужели вон тот – это я? / Разве мама любила такого…» и т. д. (см.: Аксенов 1994: 135).

О роли воды в ЗБ говорится в предисловии к ардисовскому изданию (см.: Wilkinson, Yastremski 1985: 13).

He упоминается роса только в 3-м сне Дрожжинина – видимо потому, что в этом сне и так хватает воды.

Замена героя двойником типична для сюжетов героического эпоса – см. об этом, например, в работе: Гринцер 1971: 162–163.

Можно усмотреть в речах директора отголосок слов машиниста умирающему кочегару из популярной песни «Раскинулось море широко…»: «Ты к доктору должен пойти и сказать – / Лекарство он даст, если болен». Это согласуется с эстетическими вкусами Володи и с упоминаниями о его службе на морских судах в ЗБ и в повести «Мой дедушка – памятник».

Не исключена перекличка с книгой, отзвуки которой у Аксенова встречаются не раз, – «Водителями фрегатов» Чуковского. В ее конъюнктурном заключении, в последнем абзаце, где речь идет о борьбе «порабощенных народов» за независимость, говорится: «Недалеко то время, когда свобода придет и на цветущие острова величайшего из земных океанов » (Чуковский 1984: 476).

Ср. подобное же утомление и болезнь победителя чудовища в «Драконе» Е.Л. Шварца (1942–1944), где этот момент, видимо, следует понимать в том смысле, что регенерацию переживают не только люди этого насквозь развращенного драконом сказочного царства, но и сам герой-рыцарь, освободивший их от дракона. Идея перерождения, как мы знаем, находится в центре ЗБ.

«Зюппе дритте нахтигаль» – по ритму и последнему слову кажется отголоском граммофонной песенки 1920-х годов «Liebe Kleine Nachtigall…» (ее можно слышать, например, в последней части фильма Р.В. Фасбиндера «Берлин, Александерплатц» (1980)).

Для этих странных сочетаний можно, конечно, найти и реалистические мотивировки, такие как прошлое Ганнергейтов (которые, судя по даваемым в пьесе намекам, вели в Советском Союзе шпионскую работу) или период альянса Сталина и Гитлера в 1939–1941 годах, когда Цинтия предположительно могла в Москве встречаться с немецким летчиком, и т. п. Но эти обстоятельства второстепенны, важной же является глубинная неразличимость германского фашизма и сталинизма в поэтической системе пьесы.

Склонность Аксенова помечать чертами «классической» парадигмы одиозные феномены новейшего времени видна и на таком примере, как «Стальная птица» одноименной повести (1965), восходящая к той же бравурной предвоенной мифологии, что и «тяжелые танки» в песнопениях чертей из «Цапли».