Юлий Смелков - Фантастика— о чем она?

Хоггарт — отнюдь не «рупор» авторской идеи; эксперимент в «гибридном» жанре философско-фантастической повести привел Лема к созданию личности, выражающей не только взгляды автора (изложенные им в нескольких философских и футурологических трактатах и отнюдь не всегда совпадающие со взглядами Хоггарта), но и свои собственные. Синтез идеи и характера, философской мысли и конкретной личности, окрашивающей эту мысль своим цветом, своим неповторимым оттенком, осуществился.

Можно сказать, что появление в фантастике такого героя серьезно влияет на ее художественную структуру. Прежде всего Лем с самого начала снимает сюжетный интерес — уже в предисловии Хоггарт сообщает, что ученые потерпели поражение, а потом разрушает созданную писавшими о проекте «Голос Неба» иллюзию успеха. (Вспомним, что динамический захватывающий сюжет не просто играет значительную роль в НФ, но нередко служит средством «транспортировки» научных и социальных концепций фантастов в сознание читателя.) Кроме того, для фантастического произведения Хоггарт — герой на редкость бездейственный: к обнаружению Послания он не имеет никакого отношения, вклад его в расшифровку тоже не так уж велик, все открытия, в том числе и то, которое чуть было не привело к созданию сверхоружия, совершаются практически без него. Его участие в событиях минимально. Для фантастики это принципиально ново — ее герой чаще всего именно деятель, участник событий (у самого Лема — тоже). Если бы писатель следовал канонам НФ, то героем «Голоса Неба» стал бы скорее всего Дональд Протеро, открывший эффект, приводящий к сверхоружию, или кто-нибудь из второстепенных персонажей. Вероятно, изменилась бы композиция — автор не сообщал бы нам о том, «чем все кончится», вместе с героем мы пережили бы весь ход расшифровки, потом угрозу катастрофы, потом…

В том-то и дело, что для произведения, следующего канонам НФ, нужен был бы другой финал — событийный. Нужен был бы некий итог: Послание удалось расшифровать потому-то и потому-то. Или не удалось — потому что земная наука еще чем-то не овладела. Лем, так сказать, снимает обвинение с науки — не в ней, согласно его концепции, причина поражения. В конце концов ученые частично расшифровали сигнал, и если полного успеха добиться все же не смогли, то отнюдь не потому, что им не хватило интеллекта. В глубинах космоса Лем помещает разум, наделенный не только техническим могуществом, но — главное! — социально-этической мудростью. Хоггарт уверен, что «цивилизации… не объединенные, погрязшие во внутренних конфликтах, сжигающие свои запасы в братоубийственных схватках, тысячелетиями пытались и будут снова и снова пытаться расшифровать звездный сигнал — так же неуклюже и так же весьма неумело попытаются превратить добытые столь тяжким трудом причудливые обломки в оружие, и так же, как нам, им это не удастся… Какие же цивилизации являются настоящими адресатами? Не знаю. Скажу только: если эта информация, по мнению Отправителей, не относится к нам, то мы ее и не поймем».

И еще раз мысль Хоггарта «замыкается на себя», от космических расстояний, разделяющих цивилизации, обращается к видимым и невидимым барьерам, разделяющим людей на Земле. Звучит горькое признание; «Я никогда не умел преодолевать межчеловеческое пространство». Можно продолжить мысль писателя: пока наше «я» этому не научится, «мы» не будем способны преодолеть социально-этическое «расстояние» между нами и неизвестными Отправителями. «Если б, — думает Хоггарт, — от каждого несчастного, замученного человека оставался хоть один атом его чувств, если б таким образом росло наследие поколений, если б хоть искорка могла пробежать от человека к человеку, мир переполнился бы криком, в муках исторгнутым из груди».

Мысль ясна. Отправители выстрадали свое единство, их мудрость досталась им недаром, и цену, которую в свое время заплатили они, должно заплатить и человечество. Однако немаловажно, кем она высказана — Хоггартом, человеком, эмоции которого надежно закованы в броню интеллекта, человеком, для которого математика была «дезертирством, потому что математика, мне казалось, не зависит от мира». Он и к Посланию подходил вначале только как математик, как ученый. Но именно встреча с инопланетным разумом заставила его искать связи и соответствия между этикой, сознательно выработанной им для себя, чтобы нейтрализовать свои врожденные отрицательные черты характера, и этикой Отправителей, столь же, по его мнению, сознательно «зашифровавших» свое Послание, чтобы даже случайно оно не могло причинить зла никакой цивилизации. Эта вот эволюция личности героя и делает особенно убедительной мысль автора — мы воспринимаем ее эмоционально, сопереживая Хоггарту.

На заре современной фантастики для нее были наиболее удобны герои, выступавшие в амплуа свидетеля, — их мы находим, скажем, в «Войне миров», «Первых людях на Луне» и «Человеке-невидимке» Уэллса.

Повествуя «со стороны» о всевозможных фантастических событиях, они в то же время были прекрасными слушателями научно-популярных лекций на разные темы, которые читались им по ходу действия. Довольно быстро герой-свидетель сменился героем-деятелем, и это было первым шагом к психологизации НФ — человек в ней раскрывался как в поступках, так и в размышлениях и эмоциях, предопределявших эти поступки или влиявших на них. (С этой эволюцией героя связаны и изменения в структуре приключенческого сюжета, о которых говорилось выше.) Герой-деятель стал центральной фигурой в жанре романа-предупреждения, поскольку именно в этом жанре наиболее четко обозначалась ведущая тема современной фантастики: человек и НТР. Роман-предупреждение исследует предполагаемые отрицательные последствия НТР, поэтому герой-деятель здесь чаще всего выступает как герой-протестант, бунтарь. Однако его индивидуальность очерчена еще нечетко, он, как правило, жестко «запрограммирован» авторской волей и авторской концепцией, характер его еще не способен к саморазвитию. (Это же можно сказать и об отмеченных выше произведениях, в которых фантасты эксплуатируют типажи «обычной» литературы).

Герой-личность появляется в фантастике тогда, когда социальные проблемы, встающие перед ним, приобретают отчетливо выраженный этический характер. Анализируя причины поражения, Хоггарт опирается на свою, сугубо индивидуальную этику, созданную им для себя, в расчете на свою личность: «Мои принципы непригодны для всеобщего употребления, но я вовсе и не считаю, что обязан найти этическую панацею для всего человечества». Абстрактной, не наполненной конкретным личностным содержанием этической концепции вряд ли есть место в художественном произведении, поэтому фантастике, самим ходом своего развития приблизившейся вплотную к этическим аспектам НТР, герой-личность стал насущно необходим. Не удивительно, что появился он у Станислава Лема, одного из талантливейших современных фантастов, художника, не эксплуатирующего уже найденное, открывающего новые художественные возможности НФ. Этическую проблему приходится решать и герою «Пикника на обочине» — отсюда и повышенное внимание Стругацких к внутреннему миру Рэда Шухарта, отсюда психологизм более углубленный, чем в предыдущих их книгах. Правда, повесть Стругацких ближе к традиционной НФ с ее активно действующими героями и динамичными сюжетами — я бы сказал, что в «Пикнике на обочине» удачно использованы возможности, заложенные в такой фантастике. «Голос Неба» же обнаруживает ее новые возможности.