Виссарион Белинский - Русская литература в 1843 году

Специально ученая литература все более и более представляет самые утешительные результаты, – для чего достаточно указать только на «Акты археографической комиссии» и на издание «Остромирова евангелия»; но как предмет нашей статьи – преимущественно книги по части изящной словесности или беллетристики, имеющие интерес не для некоторых только ученых, но общий – для всех образованных людей, то мы и не будем распространяться о специально ученых явлениях прошлогодней литературы.

Нам остается теперь сделать перечень всего замечательного по части изящной литературы, оригинальной и переводной, что явилось, в продолжение 1843 года, в журналах, ненасытимую жадность которых обвиняют в поглощении всей русской литературы. Посмотрим, сколько сочинений успело съесть это чудовище, то есть наша журналистика… Но, увы! мы боимся, чтоб этот левиафан литературного мира не превратился в одну из тех тощих крав, которых видел во сне фараон и которые не потолстели, съев тучных крав!.. Наши сочинения не так жирны и не так многочисленны, чтоб от них могли слишком жиреть наши журналы, – и если б мы не решились в этой статье говорить об общем значении современного состояния литературы, а приступили бы прямо к обзору литературных явлений прошлого года, показавшихся отдельно и помещенных в журналах, наша статья поневоле вышла бы очень коротка.

Начнем с стихотворений. Прошлый 1843 год, вероятно, последний богатый в этом отношении год: в продолжение его напечатано (в «Отечественных записках») несколько посмертных стихотворений Лермонтова. Из них: «Незабудка», «Избави бог», «Смерть», «Когда весной разбитый лед», «Ребенка милого рождение», «Они любили друг друга», «К портрету старого гусара», «Посвящение», приписанное в конце поэмы «Демон», равно как и отрывочно напечатанная поэма «Измаил-Бей», принадлежат к самой ранней эпохе поэтической деятельности Лермонтова и замечательны не столько в эстетическом, сколько в психологическом отношении, как факты духовной личности поэта. В эстетическом отношении эти пьесы поражают то энергическим стихом, то могучим чувствованием, то яркою мыслию; но в целом они довольно слабы и отзываются юношескою незрелостию. Пьесы: «Романс к ***», «Не плачь, не плачь, мое дитя», «Из-под таинственной, холодной полумаски», «Нет, не тебя так пылко я люблю», «Сон», равно интересные как в эстетическом, так и в психологическом отношении, принадлежат, без всякого сомнения, к эпохе полного развития могучего таланта незабвенного поэта; а пьесы: «Утес», «Дубовый листок оторвался от ветки родимой», «Морская царевна», «Тамара» и «Выхожу один я на дорогу» принадлежат к лучшим созданиям Лермонтова. Все эти пьесы составят четвертую часть изданных в 1842 году «Стихотворений М. Лермонтова», которая скоро должна выйти в свет. В «Современнике» была помещена корсиканская повесть «Маттео Фальконе», переделанная Жуковским из Шамиссо стихами, с присовокуплением интересного письма автора к издателю «Современника»: письмо это заключает в себе изложение теперешнего взгляда знаменитого поэта на поэзию. – Стихотворения нынче мало читаются, но журналы, по уважению к преданию, почитают за необходимое сдабриваться стихотворными продуктами, которых поэтому появляется еще довольно много. Из них можно указать в особенности на довольно многочисленные стихотворения г. Фета, между которыми встречаются истинно поэтические, и на стихотворения Т. Л. (автора «Параши»), всегда отличающиеся оригинальностью мысли. Попадаются в журналах стихотворения и других поэтов, более или менее исполненные поэтического чувства, но они уже не имеют прежней цены, и становится очевидным, что их творцы или должны, сообразуясь с духом времени, перестроить свои лиры и запеть на другой лад, или уже не рассчитывать на внимание и симпатию читателей…

Оригинальными повестями прошлогодние журналы значительно беднее журналов третьего года. Мы разумеем здесь качественную, а не количественную бедность. В каждой книжке каждого журнала (за исключением «Москвитянина») непременно есть русская повесть, но какая — это другое дело. Вот перечень лучших оригинальных повестей в прошлогодних журналах. «Тля» г. Панаева, «Чайковский» г. Гребенки, «Из Записок неизвестного», юмористический очерк Сергея Нейтрального (в «Отечественных записках»), «Вакх Сидоров Чайкин» В. Луганского, «Райна, королева Болгарская» г. Вельтмана (в «Библиотеке для чтения»), «Жизнь человека, или прогулка по Невскому проспекту» Луганского, «Хмель, сон и явь» его же (в «Москвитянине»), «Черный таракан» (фантастический роман из жизни одного чиновника) В. Зотова (в «Репертуаре и Пантеоне»). Сверх того в «Отечественных записках» были помещены повести: «Ярмарка» г-жи Закревской, «1812 год в провинции», рассказы Г. Ф. Основьяненко, «Ничего», «Хроника петербургского жителя» барона Ф. Бюлера, «Две сестры» г-жи Жуковой, «Дженнат и Бока», чеченская повесть Л. Ф. Екельна, «Необыкновенный завтрак» Н. А. Некрасова; в «Библиотеке для чтения»: «Хозяйка» г. Ф. Фан-Дима, «Историческая красавица» Н. В. Кукольника, «Гримаса моего доктора» И. И. Лажечникова, «Волгин» г. В., «Хижина под скалами» г. П. Корсакова, «Идеальная красавица» барона Брамбеуса.

«Тля» г. Панаева отличается свойственною этому писателю сатирическою меткостию. Собственно, это не повесть, а очерк, отличающийся верностию действительности. Жаль, что этот очерк имеет слишком местное значение и вне Петербурга теряет много своего интереса. «Чайковский» г. Гребенки исполнен превосходных частностей, обнаруживающих в авторе несомненное дарование. Характер полковника, отца героини повести, многие черты исторического малороссийского быта поражают своею поэтическою верностию. Но целое этой повести не выдержит строгой критики. Особенно вредит ей мелодраматизм. Мстительная цыганка-колдунья, злодей Герцик, кстати укусившая его змея – все это мелодраматические эффекты. Тем не менее, повесть г. Гребенки была одною из лучших повестей прошлого года. «Из записок неизвестного» – очерк, исполненный легкого юмора и приятный в чтении. «Вакх Сидоров Чайкин» – одна из лучших повестей казака Луганского, исполненная интереса и верно схваченных черт русского быта. Замечательна по ловкому и приятному рассказу его же «Жизнь человека», но «Хмель, сон и явь» имеет достоинство психологического портрета русского человека, мастерски схваченного с натуры. Эта повесть имела бы больший интерес и была бы очень полезна и для читателей низшего разряда: почему ее приятно было бы увидеть перепечатанною в «Сельском чтении». «Райна, королева Болгарская» – не повесть, а фантасмагория, подобно всем произведениям г. Вельтмана. Действующие лица говорят в ней двумя манерами: то языком совершенно понятным для нас, но отличающимся колоритом древнеболгарским, то языком романов нашего времени. Один из главных героев фантасмагории – русский князь Святослав, которого г. Вельтман рисует нам так обстоятельно, как будто бы сам жил в его время и все видел своими глазами. Удивительнее всего в этой повести, что местами она не лишена интереса. «Черный таракан» – рассказ не без юмора и не без занимательности. Нам нужды нет знать, тот ли это г. Зотов написал ее, который пишет такие ужасные драмы, стихотворения, «Театралов», «Побрякушки» и пр., или совсем другой г. Зотов: мы знаем только, что его «Черный таракан» – очень недурная вещь.