Виссарион Белинский - Сочинения Платона… часть II-я

Кстати о Сократе и о чаше с цикутою, которая прекратила дни мудреца и праведника: в разговоре «Критон» Платон представляет Сократа беседующим в темнице с учеником его, Критоном. Критон уговаривает Сократа бежать, Сократ доказывает ему, что не может этого сделать, не отрекшись от своего собственного учения и не запятнав бесчестием всей своей жизни. Критон говорит, что нехорошо, если толпа подумает, что Сократ больше пожалел денег для подкупления стражи, чем друзей своих.

СОКРАТ. Но что нам так заботиться о народной молве, добрый Критон! Люди честнейшие, которых мнением надобно особенно дорожить, будут думать, что делу надлежало сделаться так, как оно могло сделаться.

КРИТОН. Но вот ты видишь, Сократ, что необходимо заботиться и о народном мнении: настоящее именно событие показывает, что толпа может производить не маленькое, а действительно величайшее зло, когда кто-нибудь бывает оклеветан перед нею.

СОКРАТ. Да и надобно, Критон, чтоб она могла производить величайшее зло, дабы иметь силу и для произведения величайшего добра: тогда было бы хорошо. Но теперь она не в состоянии сделать ни того, ни другого, ни умного, ни глупого, а делает, что случится.

Какая глубокая социальная мысль заключена в этих словах Сократа! Именно, общественное мнение потому и имеет силу убивать часто доброе и безукоризненное имя, чтоб быть в состоянии воздать должное и великому подвигу: нужно ему быть просвещенным, чтоб иметь силу делать одно доброе и великое; но, будучи невежественно, оно управляется ветром случая и само по себе не может делать ни умного, ни глупого, ни добра, ни худа…

В «Критоне» выражено понятие Сократа о законах и об отношениях к ним гражданина. Как последний довод против Критона, Сократ олицетворяет законы и заставляет их так говорить ему, если б он бежал:

Сократ, что ты это задумал? Видно, предпринимаемым поступком умышляешь, сколько от тебя зависит, причинить погибель и нам – законам и целому обществу? Разве, по твоему мнению, то общество может еще существовать и не разрушиться, в котором судейские определении не имеют никакой силы, в котором они теряют свою важность и искажаются людьми частными!..

Сократ! не удивляйся нашим речам, но отвечай; ты ведь привык предлагать вопросы и давать ответы. Скажи-ка: за какую вину нашу и общественную хочешь погубить нас? Во-первых, не мы ли родили тебя? Не через нас, ли твой отец женился на твоей матери и дал тебе жизнь? Говори же, порицаешь ли ты за какие-нибудь недостатки те из нас – законов, которыми скрепляются брачные узы? – Не порицаю, – сказал бы я. – А те, которые заведывают воспитанием и образованием рожденного и под управлением которых образован сам ты? Разве законы, заведывающие сими делами, не хорошо предписали, чтобы твой отец научил тебя музыке и гимнастике? – Хорошо, – отвечал бы я. – Конечно; но, получив бытие, воспитание и образование, можно ли тебе, во-первых, сказать, что ты и не потомок наш и не раб? Можешь ли сказать это и за себя и за своих предков? А если так, то думаешь ли, что твои и наши права равны? Думаешь ли, что когда мы решаемся предписать тебе какое-нибудь дело, – ты имеешь право противодействовать нашим предписаниям? Да твое право не равнялось и праву твоего отца и праву господина, если б он был у тебя: ибо, страдая, тебе непозволительно было подвергать страданию, слушая брань, противоречить, принимая побои, бить, и многое тому подобное. Ужели же позволительно тебе это делать в отношении к отечеству и законам, так что, когда мы, опираясь на свое право, намереваемся погубить тебя, ты решаешься, сколько от тебя зависит, погубить нас – законы и отечество, и говоришь, что твой поступок справедлив, – говоришь ты, ревнитель истины и добродетели? Такова-то твоя мудрость! Ты забыл, что отечество почтеннее и матери, и отца, и всех предков; что оно досточтимее, священнее, выше их и перед богами и перед людьми умными; что перед ним должно благоговеть и, когда оно гневается, покорствовать и угождать ему более, чем отцу; что повелевает ли оно делать, – надобно или уговорить его, или делать, предписывает ли страдать, – надобно страдать, притом молча. Пусть оно бьет, налагает оковы, ведет на войну для ран и смерти, надобно исполнять. – И вот справедливость: не уклоняться, не отступать, не оставлять своего места, но и на войне и в суде, и везде делать то, что повелевает общество и отечество; или уж показать ему, в чем состоит существо справедливости. Насилие же и в отношении к отцу и матери нечестиво, а в отношении к отечеству оно еще хуже. Что скажешь на это, Критон? Правду ли говорят законы или нет?

КРИТОН. Да, кажется.

СОКРАТ. Смотри же, Сократ, продолжали бы законы, истинны ли слова наши, что, намереваясь совершить против нас настоящий поступок, ты неправ. Родив, воспитав, образовав тебя и дав тебе, как и прочим гражданам, все зависевшее от нас прекрасное, мы, однако ж, публично предоставили на волю каждого афинянина выдержать испытание, узнать дела общества и нас – законы, и, если кому не нравимся, взять свое имущество и удалиться, куда угодно. В этом случае ни который из нас – законов, не препятствует и не запрещает вам, если хотите, переселиться в колонию, как скоро ни мы, ни общество не по мыслям, а оттуда переехать в какое угодно иное место и взять свое имущество. Но кто из вас, видя, как мы рассматриваем судебные дела и управляем обществом во всех других отношениях, остался, тот у нас почитается уже таким человеком, который дал нам согласие на самом деле – исполнять все, что бы ни было приказано, и если он непослушен, то мы признаем его втройне виноватым: и потому, что оскорбляет нас, как воспитателей, и потому, что, согласившись слушаться нас, и не слушается и не показывает нам, что мы в чем-нибудь поступаем худо. Между тем как с нашей стороны только предлагается, а не предписывается строго исполнять то, что приказываем, только позволяется одно из двух – или доказать нам, или исполнить, – он не делает ни того, ни другого. Этим же обвинениям подвергнешься и ты, Сократ, как скоро совершишь то, что замышляешь, – подвергнешься и ты не только не менее прочих афинян, но еще более, чем они. А если бы я спросил их: почему это так? – то они, может быть, справедливо бы укорили меня и сказали: потому, что ты дал нам это согласие предпочтительно пред другими афинянами. Они сказали бы: Сократ! у нас есть важные доказательства, что и мы и общество тебе нравились; ибо ты, вероятно, не жил бы здесь отлично от всех афинян, если бы не имел столь же отличного расположения к месту своего жительства. Ты никогда не оставлял города даже и для общественных праздников, раз только ходил на Истм; никогда не отправлялся в другие места, разве сражаться; никогда не предпринимал и путешествий, как делают многие. У тебя не было охоты познакомиться с иными обществами и иными законами: мы и наше общество удовлетворяли тебя. Вот как ты предпочитал нас и соглашался управляться нами! Да и детей родил здесь, потому что здешнее тебе нравилось. Притом во время самого судопроизводства, если бы тебе хотелось, в твоей власти было обречь себя на изгнание; и тогда ты сделал бы то же самое с согласия общества, что теперь предпринимаешь против его воли. Между тем тогда ты показывал вид, будто не оскорбляешься, если тебе надобно умереть, и говорил, что смерть предпочитаешь ссылке; а теперь и тех слов своих не стыдишься, и нас – законов не совестишься, но умышляешь нам погибель; теперь ты делаешь то, что сделал бы самый негодный раб, потому что решаешься бежать, вопреки условиям и согласию управляться нами. Итак, сперва отвечай, правду ли мы говорим, утверждая, что ты обещался следовать нам хоть не словом, так делом, или неправду? Что скажешь на это, Критон? Не приходится ли согласиться?