Николай Добролюбов - Уголовное дело. Бедный чиновник. Соч. К.С. Дьяконова

Но, к несчастию, наши ожидания не сбылись. С такою мрачною, глухою, непроницаемою бездарностью, какою пресыщены обе комедии, мы не желаем вам встречаться, читатель, никогда в вашей жизни. Если б на нас не лежала в некотором роде священная обязанность «вам сказать, чего не надобно читать» [3], то, уверяем вас – пусть бы сама философия, сама мудрость, сама добродетель воплотилась в героев «Уголовного дела» или «Бедного чиновника», заговорила их языком и приняла их ужимки, мы бы бежали, бежали, позорно бежали и от мудрости и от добродетели. Бог с ними! Лучше весь век прожить без мудрости и добродетели, не зная ни «Дела», ни «Чиновника», нежели преисполниться добродетелью и мудростью из этих комедий. Не будь у нас знакомства с мудростью, добродетелью и «Бедным чиновником» и услышь мы рассказ о выгнанном из службы 40-летнем титулярном советнике, которому предлагают жениться на прелестной девушке, с условием получить за ней 30 тысяч и потом оставить ее в покое, – выслушав этот рассказ, мы нисколько не удивились бы, не пришли в бешеное волнение, а просто сказали бы: «Не по чину, брат, берешь…» Тем бы дело и кончилось. Но мы прочитали «Бедного чиновника», которого все содержание именно в таком казусе и состоит, мы пропитались правилами мудрости и добродетели и должны выслушать от г. Синицына, бедного чиновника, титулярного советника, несколько тирад, подобных, например, следующей:

– Нет, господа, это уж слишком; так шутить с человеком – бесчестно!.. Неужели вы не придумали ничего лучшего? Неужели в вас нет ни капли сострадания? О! клянусь вам, я не заслуживаю подобного унижения. Вы не знаете, как больно это слышать тому, кто старался только о пользе общей и ни в чем не запятнал свою честь! Тридцать тысяч! в моем положении какое ужасное обольщение! Вы хотели этим прельстить мое самолюбие, вы думали, что бедный чиновник согласится на всякое постыдное предложение – для приобретения денег? Как жестоко вы ошиблись! Вы забыли, господа, что честь для меня дороже всего на свете. Я готов перенести всю пытку нищеты, все несчастия, которыми наделяет нас судьба, но согласиться на подобное дело – никогда! У меня нет никаких надежд облегчить свое положение, и я должен в поте лица добывать себе хлеб, но я знаю, что трудовая копейка дороже мне этих тысяч, что с ней я проживу спокойно, без угрызений совести и не буду краснеть за себя… Я отказываюсь от них, мне ничего не надо… у меня останется честь, а она дороже всех сокровищ в мире.

Какие прекрасные, нравственные мысли! – восклицаю я, напоенный правилами мудрости и добродетели. Но не скрою: мне скучно, тошно, сон меня клонит, глаза слипаются, и я рад, когда, после всех этих разглагольствий, г. Синицын говорит наконец на последней странице: «Женюсь!» Следовало бы зарыдать над этим роковым «женюсь». Я это очень хорошо понимаю, но тем не менее я рад… что же прикажете делать? Я уж сказал, что от всякой мудрости и добродетели отступишься, только бы отделаться от «Бедного чиновника».

Такое же впечатление производится «Уголовным делом»: совершенно всякий кураж отнимается. Дело это, видите, поднято частным приставом, в отсутствие городничего, о том, что один купеческий сын изувечил маркера, остригши ему волосы и бороду, которые тот проиграл ему на бильярде. С купца, разумеется, частный взял взятку, а городничий приехал – захотел другую, и затянули дело на четыре месяца; исписали бумаги целую гору, а когда пришло к решению, оказалось, что у маркера волосы совсем уж отросли и хлопотать не о чем. Частный не хочет угомониться и говорит: «Как, помилуйте, ведь маркер все-таки был обижен?» Но городничий возражает: «Был, да сплыл; а при этом случае я тебя узнал, молодец; и хоть я-то опростоволосился, а уж завтра же тебя спущу долой». – «За что же?» – вопрошает частный. «Так, за волосы», – отвечает городничий. Остроумие, видите, одолело всех в «Уголовном деле». «Ты что мелешь? аль с похмелья?» – «А все с головы началось, стало быть, чисто уголовное». Это остроты частного. «Вышла драка, цирюльник оплошал, и не он, а ему пустили кровь», – острота будочника. «Уж ты мне все с твоими материями: сама ты сухая материя», – острота городничего. «Вот оно (дело о маркере Гавриле): ух, как выросло, руки так и обломило; каково же должно быть бедному Гавриле его нести!» Это уж острится секретарь полиции. Словом, все прикосновенные к делу, наипаче же служащие в полиции, – остряки беспардонные. Купец же Бровкин приправляет свою речь сентенциями, с прибавкою: «как у Казака Луганского [4]сказано». Поострить, впрочем, и он не упускает случая, и даже в этом отношении может поравняться с будочником, хотя и далеко отстает от частного с городничим.

Человек с крепкими нервами может вынести все эти полицейские остроты и остаться в добром здоровье. Но ежели «Уголовное дело» попадется, по несчастью, в руки человеку слабонервному и имеющему чувствительное сердце, то беда просто! Ему не останется ничего более, как заливаться при чтении этой комедии горькими слезами, думая: «Господи, боже мой! Неужели правила мудрости и гражданской доблести должны в нашем отечестве пропагандироваться с помощию подобных острот и с таким ущербом для здравого смысла?!»

Все ссылки на произведения Н. А. Добролюбова даются по изд.: Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти томах. М. – Л., Гослитиздат, 1961–1964, с указанием тома – римской цифрой, страницы – арабской.

Белинский – Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. I–XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953–1959.

БдЧ – «Библиотека для чтения»

ГИХЛ – Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч., т. I–VI. М., ГИХЛ, 1934–1941.

Изд. 1862 г, – Добролюбов Н. А. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), т. I–IV. СПб., 1862.

ЛН – «Литературное наследство»

Материалы – Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861–1862 гг. (Н. Г. Чернышевским), т. 1. М., 1890 (т. 2 не вышел).

ОЗ – «Отечественные записки»

РБ – «Русская беседа»

РВ – «Русский вестник»

Совр. – «Современник»

Чернышевский – Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15-ти томах. М., Гослитиздат, 1939–1953.

Впервые – Совр., 1858, № 12, отд. II, с. 225–230, без подписи. Вошла в изд. 1862 г.

Две незначительные пьесы из потока «обличительной» литературы послужили Добролюбову поводом для выступления против господствовавшего во второй половине 1850-х гг. официально-либерального умонастроения. Начало статьи, якобы присланной в редакцию «Современника» – пародийная характеристика этого умонастроения с его поверхностным критицизмом и высокопарным оптимизмом, за которыми – либеральная концепция исторического момента, воспринимаемого как эпоха «великих реформ», открывающих России путь к благоденствию. Для революционера-демократа Добролюбова решительно неприемлемы и этот темп, и этот масштаб общественных перемен. С конца 1858 г. борьба с либеральной идеологией становится одной из главных тем его творчества, и найденное в рецензии сатирическое «клеймо» «В настоящее время, когда…» не раз послужило ему в этой борьбе. Значение этого отрезвляющего слова, сказанного в эпоху всеобщего энтузиазма, подчеркнул впоследствии Н. А. Некрасов:

Читать дальше