Ангел Богданович - Берне. – Близость его к нашей современности. – Полное собрание сочинений Ибсена

Точка зрѣнія, съ которой Берне разсматриваетъ теоріи своихъ противниковъ, исключительно общественная, или, какъ онъ выражается – „гражданская“. Ихъ отвлеченныя мудрствованія о „духѣ“ и „всечеловѣкѣ“ онъ разлагаетъ на составные житейскіе элементы и показываетъ, къ чему приводитъ этотъ „духъ“. „Народъ, который, не смотря на свою силу духа и свободу духа, не умѣлъ освободиться отъ своей цеизуры, постоянно издѣвавшейся надъ всякою силою, постоянно разрушавшей всякую свободу, который подчиняется людямъ слабоумнымъ, людямъ, позволявшимъ заключить свой духъ въ оковы,– который, не смотря на свою здоровую натуру и чистоту нравовъ, никогда не могъ добиться того, что другіе народы сумѣли пріобрѣсти бехъ силы духа, безъ свободы духа, безъ добродѣтели и безъ благосостоянія,– наконецъ, народъ, который не можетъ выйти изъ позорнѣйшаго несовершеннолѣтія и похожъ на идіота, боящагося привидѣній, или ребенка, дрожащаго при видѣ розги, – такой народъ, дѣйствительно, явленіе совершенно особенное… Праведный Боже! Что это за сила духа, когда она боится показать свое значеніе, и при видѣ каждаго полицейскаго солдата складывается, какъ перочинный ножикъ и прячетъ свой клинокъ въ роговой черенокъ? И что это за похвальба свободою духа? Кто не свободенъ духомъ? Всѣ, вездѣ и всегда; свободгы въ темницѣ, на кострѣ, въ пустынѣ, въ толпѣ дураковъ и даже за столомъ подозрительнаго, кровожаднаго и пьянаго тирана. Даже г. Менцель свободенъ духомъ и его мысли могутъ насмѣхаться надъ его словами“. Прекрасенъ нѣмецкій „всечеловѣкъ“, неспособный ни воодушевляться, ни быть самимъ собой. „Если полиція прикажетъ намъ воодушевиться и объявитъ печатно, что въ четыре часа пополудни мы должны ликовать, то мы исполнимъ это и въ четыре часа будемъ ликовать“. Нѣмецкій народъ называютъ набожнымъ, скромнымъ, свободомыслящимъ. Но развѣ человѣкъ набоженъ, когда онъ раабиваетъ на куски человѣка, лучшее созданіе Божіе? Развѣ онъ скроменъ, когда обнаруживаетъ высокомѣріе? Развѣ онъ свободенъ, когда думаетъ о томъ, какъ бы выслужиться? У французовъ тоже есть высокомѣріе, но это высокомѣріе личное, то самое, которое навлекло проклятіе на праотца Адама, а не общинное, какъ у васъ: оно не организовано». Нѣмецкій народъ дѣйствительно свободенъ: онъ самъ наблюдаетъ за собой, ве только за страхъ, во и за совѣсть. «Нѣмецкое правительство раздѣлило весь народъ на два класса: шпіоновъ и шпіонствующихъ. Кромѣ нихъ, нѣтъ никого. Будьте вы хорошій или дурной человѣкъ, человѣкъ или чортъ, до этого никому нѣтъ дѣла; каждый нѣмецъ – или полицейская собака, или полицейская дичь, или молотокъ, или наковальня».

Самая тяжкая мука изъ тѣхъ, какими страдаютъ люди,– многое понимать и быть не въ состояніи что-либо сдѣлать,– говоритъ Геродотъ, и этою мукою всю жизнь страдалъ Берне. Онъ ясно понималъ, какія бѣдствія подготовляетъ нѣмецкое правительство своимъ упорнымъ сопротивленіемъ требованіямъ духа времени. Берне не могъ обольщаться, подобно, многимъ недомыслящимъ патріотамъ, «спокойнымъ развитіемъ внутреннихъ силъ», совершавшимся гдѣ-то, въ глубинѣ народной жизни, когда на поверхнооти видѣлъ лишь проявленія подлости, невѣжества и нищеты. «Нынѣшнее спокойствіе совершенно сообразно съ нѣмецкою натурою, нѣмцы вполнѣ довольствуются имъ», пишетъ Менцель въ отвѣтъ на ядовитыя насмѣшки Берне надъ нѣмецкой спячкой. «Берне называетъ это состояніе сномъ; пусть такъ, но это сонъ здоровый, и благо тому, кто спитъ спокойно. Я готовъ назвать его даже сномъ растеній, тихимъ благословеннымъ ростомъ. Эти слова могутъ быть одинаково примѣнены къ нашему физическому и нравствевному положенію. Въ цѣломъ наше внѣшнее благосостояніе увеличилось и несмѣтное множество злоупотребленій стараго времени уничтожилось. Литература также доказываетъ, что мы сдѣлали умственные успѣхи, и послѣднее десятилѣтіе, какъ ни незначительно оно кажется въ сравненіи съ предпослѣднимъ, въ сущности, гораздо богаче его зародышами силы и развитія. Человѣческое положеніе никогда нельзя измѣрять высшимъ масштабомъ идеала». Притязательная глупость подобныхъ фразъ, которыми не только продажныя душонки Менцелей, но и люди болѣе благонамѣренные старались оправдать позорное настоящее нѣмецкаго народа, вызываетъ горькій отвѣтъ Берне: «О небо! требовать для нѣмцевъ, этого образованнѣйшаго, умнѣйшаго здоровѣйшаго и добродѣтельнѣйшаго народа въ свѣтѣ, того, что имѣютъ Португалія и Испанія, Фрагція и Англія, Бельгія, Голландія и Швейцарія,– того, что умѣла удержать за собой силою мужества и благородства маленькая, слабая, опутанная безчисленными сѣтями европейской дипломатіи, Греція, – того, чѣмъ владѣютъ даже негры въ колоніяхъ Сіерра-Леоны и Либеріи,– негры, которыхъ многіе естествоиспытатели признаютъ совершенно неспособными къ полному человѣческому образованію, именно: свободы печати, гласнаго суда и присяжныхъ и всѣхъ тѣхъ остальныхъ учрежденій, которыя должны существовать у совершеннолѣтнихъ народовъ и отсутствіе которыхъ низ-водитъ народъ на степень презрѣнныхъ рабовъ и смѣшныхъ школьниковъ,– требовать всего этого для нашего отечества значитъ, по мнѣнію г. Менцеля, мѣрить великимъ масштабомъ идеала!»

Обыкновенно, никто не злоупотребляетъ такъ ссылками на идеалы, какъ беззастѣнчивые противники всего идеальнаго. Все, что не укладывается въ рамки ихъ будничныхъ требованій, признается недостижимымъ и преступнымъ, какъ нарушаюшее правильный ходъ прогресса. Въ то же время они сами отнюдь не прочь отъ ссылокъ на идеалы, но видятъ и указываютъ ихъ въ прошломъ и всѣхъ несогласно мыслящихъ считаютъ мечтателями, на что Берне остроумно замѣчаетъ: «Смѣются надъ политическими мечтателями, ихъ книжною доктриною, и не подозрѣваютъ, что они сами такіе же мечтатели и идеологи, съ тою только разницею, что одни увлекаются новыми идеями, другіе же – старыми. Но какое изъ этихъ увлеченій самое опасное, какое вводитъ въ болѣе горькое заблужденіе? Какъ будущее, такъ и прошедшее не могутъ быть названы существованіемъ; но то, что еще не есть, можетъ быть, а то, что было, больше никогда не будетъ. Человѣка, который еще не живетъ, можно создать; но человѣка, который уже отжилъ, не вызоветъ изъ гроба никакое искусство, не вытащитъ никакая сила. Впрочемъ, если бы наши государственные люди и узнали когда-либо, чего хочетъ время, и убѣдились, что оно можетъ сдѣлать все, что хочетъ, то и это не заставило бы ихъ поступить умнѣе. Неизбѣжнаго они стараются избѣгать какъ можно дольше, думая, что выиграть время значитъ все выиграть. Но развѣ вашъ врагъ теряетъ время, которое все выигрываетъ? Молодой левъ растетъ въ клѣткѣ точно такъ же, какъ на свободѣ, а когда придетъ день, въ который вы должны будете отворить ему двери этой клѣтки, онъ бѣшено и мощно выскочитъ изъ нея и, конечно, не поблагодаритъ васъ за то, что вы были стражами его молодости».