Ангел Богданович - Эпигоны народничества: Г. Меньшиков, самый яркий представитель их. Народник старого типа: Н. Е. Петропавловский-Каронин

Можно бы спросить, гдѣ г. Меньшиковъ нашелъ эти сокровища въ прежней деревнѣ? Всѣ изслѣдователи доброй старины говорятъ совершенно иное, и только публицисты извѣстнаго сорта утверждаютъ, что прежняя деревня была идеаломъ цѣломудрія, невинности и прочаго добра. Но спорить съ г. Меньшиковымъ трудъ, по меньшей мѣрѣ неблагодарный, и мы готовы допустить, что прежде было лучше. Теперь деревня «развратилась». Какъ-же ее наставить на путь истинный? «Все лучшее идетъ изъ деревни,– плачетъ новый Іеремія,– и назадъ не возвращается. Это истощеніе деревни долго длиться не можетъ. Пора установиться обратному теченію – изъ городовъ въ деревни, пора нашей лучшей интеллигенціи, если она не „рабъ лукавый“, возвратить ввѣренные ей народомъ таланты». И когда ему приходитъ въ голову сомнѣніе, возможно ли повернуть жизнь, онъ патетически вопіетъ: «Есть же добрые, есть честные, есть чистые среди интеллигенціи, которые тоскуютъ о народѣ и, какъ олень у потока воды, жаждуть освѣженія жизни. Вотъ для нихъ этотъ исходъ возможенъ: вѣдь онъ такъ легокъ»!

Противъ такого довода возражать нечего. Развѣ одно,– врачу исцѣлися самъ! Брось источать елейныя рѣчи, перекуй перо на орало и упейся водой изъ источника жизни. Примѣръ заразительнѣе словъ, и, можетъ быть, начнется великое переселеніе народовъ. Къ сожалѣнію, и это уже было, и это мы уже видѣли, а жизнь все идетъ по своему, меньше всего слагаясь по рецептамъ г.г. Меньшиковыхъ, съ ихъ запоздалыми откровеніями.

Такова послѣдняя метаморфоза народничества, которую можно назвать народничествомъ на буржуйной подкладкѣ.

Намъ милѣе и пріятнѣе народничество прежняго типа. При всемъ основномъ разногласіи во взглядахъ на ходъ и задачи общественной эволюціи, при полной невозможности найти общую почву для взаимнаго пониманія и соглашенія, есть нѣчто въ народникахъ стараго типа, что дѣлаетъ ихъ произведенія до сихъ поръ интересными, а ихъ самихъ ставитъ неизмѣримо выше самодовольныхъ, тихоструйныхъ гг. Меньшиковыхъ. Это «нѣчто» заключается прежде всего въ ихъ подкупающей искренности, въ страстной жаждѣ правды, которую они искали съ такой душевной болью, съ такимъ не знающимъ предѣловъ самоотверженіемъ. Къ народу, въ деревню они стремились не ради прелестей деревенской обстановки, красотъ пейзажа и тайнъ натуры, которыхъ лишены городскіе обитатели. Они искали правды человѣческихъ отношеній, основанныхъ на истинѣ и любви, и думали, что въ деревенскомъ укладѣ найдутъ ее. Если намъ видна ихъ ошибка, то этимъ мы обязаны имъ же, ихъ произведеніямъ, въ которыхъ съ художественной правдивостью они раскрывали свои заблужденія, хотя и заблуждались сами, потому что и заблужденія эти были вполнѣ искренни. Когда г. Меньшиковъ расписываетъ вылощеннымъ стилемъ красоты деревенской уютной жизни, въ кругу семьи, въ единеніи съ природой, мы не можемъ отдѣлаться отъ злой насмѣшки надъ новымъ витіей изъ «Недѣли»: слишкомъ ясна дѣланность его паѳоса и оригинальничанія своими – «я говорю совсѣмъ напротивъ». Но когда герой разсказа г. Каронина «Борская колонія» говоритъ, что цѣль его жизни «приносить пользу народу», мы чувствуемъ, что это не пустыя слова, что для автора, какъ и для его героя, въ нихъ смыслъ жизни. Они оба доказали это именно жизнью, а не словами.

Только-что вышедшіе два тома произведеній Каронина,– второе изданіе, – въ которые вошло все написанное этимъ виднымъ представителемъ народнической литературы, даютъ богатый матеріалъ для характеристики лучшихъ сторонъ этого направленія. Николай Елпидифоровичъ Петропавловскій, извѣстный преимущественно подъ псевдонимомъ «Каронинъ», представлялъ рѣдкій даже въ то время типъ по цѣльности личности. Его жизнь, убѣжденія и произведенія такъ слиты воедино, что ихъ нельзя разсматривать въ отдѣльности. Сынъ священника, онъ пережилъ всѣ деревенскія невзгоды, выносилъ въ душѣ деревенскія впечатлѣнія, которыя потомъ въ періодъ умственнаго роста, когда слагаются у человѣка взгляды и убѣжденія, связалъ въ цѣльную систему служенія народу.

Долгіе годы заключенія, потомъ ссылки, затѣмъ необезпеченнаго житія провинціальнаго литератора – были постоянной провѣркой выстраданныхъ убѣжденій, вѣчно-мучительнымъ исканіемъ истины, тревожной борьбой сомнѣній и вѣры въ народную правду. Приспособляться къ жизни и обстоятельствамъ, сообразно имъ усѣкать во взглядахъ слишкомъ колючіе углы – онъ органически не умѣлъ и не могъ. Чрезвычайно добрый по натурѣ, истинно «золотое сердце», онъ былъ упрямъ и суровъ во всемъ, что касалось его святая святыхъ – безпредѣльной, доходящей до трогательной нѣжности, любви къ деревнѣ, къ мужику, котораго онъ хорошо зналъ и умѣлъ изображать, когда художникъ не заглушался въ немъ проповѣдникомъ. Кто зналъ его лично, никогда не забудетъ его оригинальной, торопливой, подчасъ не совсѣмъ складной, но проникнутой страстностью рѣчи, когда дѣло касалось крестьянскаго міра, крестьянской души и всего мірского уклада. Все, что онъ писалъ, это дѣйствительно вѣра сердца, выношенная и выстраданная, какъ мать вынашиваетъ дитя, которое любитъ съ слѣпой страстью, каковы бы ни были его недостатки, и, пожалуй, тѣмъ сильнѣе, чѣмъ этихъ недостатковъ больше. Лично до поразительности незлобивый и кроткій, онъ отстаивалъ своего мужика съ свирѣпой горячностью, хотя никогда не закрывалъ глазъ на его отрицательныя стороны, умѣя подмѣчать ихъ и изобразить съ рѣдкимъ юморомъ.

Это чувство вѣчнаго тяготѣнія къ мужику, къ деревнѣ не было въ немъ чѣмъ-то надуманнымъ, головнымъ, изъ книги вычитаннымъ, – оно органически проникало его. Въ самой грубоватости, съ которой онъ часто выражаетъ его, чувствуется глубина этой любви, которую Каронинъ какъ бы стыдится выносить наружу, на показъ другимъ.

Въ народнической литературѣ онъ занимаетъ по праву мѣсто между Успенскимъ и г. Златовратскимъ. По изображенію деревенской жизни Каронинъ приближается къ первому, уступая ему въ яркости и глубинѣ художественнаго творчества. Отъ г. Златовратскаго его выгодно отличаетъ простота языка, отсутствіе сладкой елейности и напыщенности. Прекрасный народный языкъ его деревенскихъ очерковъ доставляетъ истинное художественное удовольствіе своей чистотой и образностью, и въ этомъ отношеніи только Успенскій выше Каронина. Конечно, мы далеки отъ того, чтобы сравнивать его съ Успенскимъ вообще, такъ какъ ему недостаетъ широты наблюденій послѣдняго, его захватывающихъ обобщеній, которыя чужды Каронину. Рамки его очерковъ всегда опредѣленны и узки, что дѣлаетъ его наблюденія и характеристики отрывочными.

У Каронина вы не найдете такой эпической фигуры, какъ Иванъ Босыхъ, но на каждомъ шагу попадаются такіе типичные представители мужицкой среды, какъ, напр., Василій Чилигинъ въ одномъ изъ лучшихъ очерковъ «Праздничныя размышленія», на которомъ мы и остановимся. Этотъ очеркъ очень характеренъ для манеры Каронина-художника. Въ то же время въ немъ затронуты и тѣ патріархальныя стороны деревенской жизни, которыя будто бы такъ выгодно отличали ее прежде, какъ думаютъ гг. Меньшиковы, врядъ ли заглядывавшіе когда-либо въ деревню, насколько можно судить по ихъ писаніямъ, сочиняемымъ больше отъ ума, чѣмъ на основаніи реальныхъ знаній.