Внутренний СССР - Медный всадник — Это ВАМ не Медный змий...

Столетие спустя этот исторический приговор в России начал приводить в исполнение Сталин, ибо при нем впервые на планете Земля, на ее одной шестой части, общество “зомби — винтиков” начало превращаться в общество людей. Сегодня мы все, но каждый в меру своего понимания, участвуем в завершающем этапе исполнения этого приговора. Ощущение грандиозного по своим масштабам действия психологически настолько давит современных “евгениев”, что они “обезумевшие от страха возмездия” за совершенные (особенно в последнее столетие) злодеяния в России бездумно выбалтывают такое, что не возможно было бы из них вытянуть даже под пыткой в подвалах бывшего НКВД.

“Любопытно, что каждый из трех последних томов Сталина открывает цитата из Пушкина. Если уж составитель не может обойтись без Пушкина, но считает при этом, что гений и злодейство — «вещи совместимые», могу подсказать ему более подходящий эпиграф из «Медного Всадника», когда обезумевший от страха возмездия со стороны властелина-полумифа «винтик» Евгений пытается спастись бегством: « И во всю ночь безумец бедный,/куда стопы не обращал,/за ним повсюду Всадник Медный/с тяжелым топотом скакал».”

Вот так они бессознательно принимают самое активное участие в строительстве “своего” печального будущего.

Приведенная цитата принадлежит одному из современных “евгениев” — Леону Оникову, который забился в истерике по поводу издания последних трех томов (14,15,16) ПСС И.В.Сталина (“Медный Всадник”, Приложение к “Независимой газете”, “Ex libris”, “НГ” №10, март 1998 г.).

Известно, что у некоторых читателей поэма вызывает гнетущее ощущение обреченности. Но это может означать, что на уровне подсознания они отождествляют себя с тем явлением, которое стоит за именем Евгений. На самом деле “Медный Всадник”, как и все творчество Пушкина, произведение светлое и устремленное в будущее. Но увидеть свет, который стал чужд Евгению, можно лишь после понимания своеобразной роли в поэме информации хронологического приоритета обобщенных средств управления.

Так во “Вступлении” перед читателем проходят все времена года, кроме осени.

Лето:

Когда я в комнате моей

Пишу, читаю без лампады,

И ясны спящие громады

Пустынных улиц, и светла

Адмиралтейская игла,

И не пуская тьму ночную

На золотые небеса,

Одна заря сменить другую

Спешит, дав ночи полчаса.

Зима:

Люблю зимы твоей жестокой

Прозрачный воздух и мороз,

Бег санок вдоль Невы широкой,

Девичьи лица ярче роз,

И блеск, и шум, и говор балов,

А в час пирушки холостой

Шипенье пенистых бокалов

И пунша пламень голубой.

И, наконец, весна:

Или победу над врагом

Россия снова торжествует,

Или, взломав свой синий лед,

Нева к морям его несет

И, чуя вешни дни, ликует.

Осень отсутствует и во “Вступлении”, и в “Заключении”. Почему? Потому, что в них нет места Евгению (по крайней мере живому, если речь идет о “Заключении”). Это время года сопутствует Евгению, как некий символ исчерпавшего свои возможности и уходящего в прошлое, и поэтому действие первой и второй части поэмы происходят осенью.

Весна же, как символ рождения нового, радостного, светлого хронологически открывает и завершает поэму, придавая ей особый, скрытый от “чуждых свету”, оптимизм. Это ощущение создается еще и тем, что во “Вступлении” Нева только “чует” наступление вешних дней; в “Заключении” же наступление весны — свершившийся факт и потому рождение нового замысла жизнеустройства (концепции управления), альтернативного библейскому, на уровне второго смыслового ряда воспринимается как объективная данность.

И в завершение — о печальной судьбе тех, кто бездумно проводил концепцию богоборчества в жизнь:

У порога

Нашли безумца моего,

И тут же хладный труп его

Похоронили ради Бога.

Здесь можно отметить поразительную завершенность (не закольцованность) поэмы и на первом приоритете обобщенных средств управления — мировоззренческом. Эта завершенность становится очевидной после того, как словом “Бог” раскрывается иносказание третьего смыслового ряда местоимения “Он”, данного во “Вступлении” с заглавной буквы.

Всё в этом мире исходит от Бога и к Нему всё возвращается…

30 марта 1998 года.

[1] Василий Кириллович Тредиаковский (1703 — 1769)поэт и теоретик литературы один из первых в России стал перелагать прозаические басни Эзопа на стихотворны лад.

[2] А.Потебня “Из лекций по теории словесности”, г.Харьков, 1894, с.27.

[3] Эзоп, калека-раб из Фригии, сам басен не писал, а собирал их в народе и пересказывал, развлекая круг общения хозяина-рабовладельца Ксанфа, который сделал Эзопа вольнооотпущенником. Ходившие в народе и приписываемые Эзопу басни, собрал воедино Деметрий Фалерский. Более поздняя обработка, так назывемых, Эзоповых басен принадлежит Бабрию и Федру. Басни Эзопа оказали влияние на творчество Лютера, Лафонтена, Лессинга и Крылова. “Словарь Античности”, перевод с немецкого, Издательство «Прогресс», 1994г., с.648.

[4] См. Айн Рэнд, “Концепция Эгоизма”, Памятники здравой мысли. Спб, “Макет”, 1995г.

[5] А.С.Пушкин “Отрывки из писем, мысли и замечания”, 1827г. ПСС под редакцией П.О.Морозова, 1909г.,том 6, с.20.

[6]Сочинения и письма А.С. Пушкина, том пятый, под редакцией П.О.Морозова, изд. 1909 г. Предисловие к “Египетским ночам”. Дата написания стихотворения “Клеопатра”, установленная по рукописным вариантам, 2 октября — начало ноября 1824 года. Отсюда наше видение 11-летнего творческого цикла.

[7]Такую характеристику дал поэту император Николай I после беседы с ним в Кремле 8 сентября 1826 г.

[8]В марксистскую эпоху мы привыкли возвеличивать сознательное, а бессознательное отождествляли с чем-то бездумно автоматическим. В действительности же бессознательное человека, как система обработки информации, поступающей из его внешнего и внутреннего мира, гораздо мощнее чем сознательное (и по объему, и по скорости обработки информации). И проблема человека даже не столько в том, что делается им осознанно, а что бессознательно; проблема в том, чтобы осознанное им и бессознательное не были в конфликте, а взаимно дополняли друг друга, помогая решать встающие перед ним задачи в любых жизненных ситуациях. Но именно эта сторона вопроса всегда обходилась молчанием в марксистской идеологии.

[9] Кастальский ключ волною вдохновенья

В степи мирской изгнаннников поит.

А.С.Пушкин, “Три ключа”, 1827 год.

[10]А.Морэ, “Цари и боги Египта”. г. Москва, 1909 г. Издание Н. и С.Сабашниковы. После прочтения данного фрагмента каждому станет понятна и “мистика” уничтожения скульптурных изображений тех правителей, чья концепция управления оказывалась по каким-то причинам неприемлемой для их преемников.