Марк Галлай - С человеком на борту

Выйдя на стартовой площадке из автобуса и доложив по всей форме председателю Госкомиссии, Титов не стал, как это сделал в апреле Гагарин, ждать, пока каждый из небольшой группки провожающих простится с ним. Он сам быстро обежал всех и двинулся — чуть сутуловатый, но тем не менее очень спортивный по всей своей осанке — к ракете.

Я ожидал, что второй космический полет человека буду воспринимать спокойно. Или, во всяком случае, почти спокойно. Как, скажем, очередной полет своего коллеги-испытателя на новом самолёте… Но чем меньше времени оставалось до старта, тем больше, к собственному удивлению, я убеждался в том, что волнуюсь. Меньше, конечно, чем перед пуском Гагарина, но волнуюсь. Все-таки второй полет — это хотя и не первый, но и не сотый!.. Да и, независимо от количества ранее проведённых ракетных пусков, есть в этой процедуре что-то, отличающее её от старта любого другого самодвижущегося аппарата с человеком на борту, будь то взлёт самолёта, или отчаливание парохода, или трогание с места автомобиля. Что именно? Не знаю. Этого я для себя так и не сформулировал… Не исключено, что как-то влияет, особенно на профессионального лётчика, тот пока непривычный для него факт, что ракета на старте управляется автоматически. Возможно, что нагнетает определённые переживания и само количественное соотношение «отъезжающих» и «провожающих»: один, два, от силы три космонавта — и сотни людей, непосредственно обеспечивающих их вылет (хотя, надо сказать, и в авиации это соотношение обнаруживает тенденцию к неудержимому росту)… Наконец, сам вид ракетного старта: размеры ракеты, шум, грохот, солнечно яркое пламя — все это впечатляет!

В общем, сколько ни копайся, но факт остаётся фактом: на пуске «Востока-2» у всех нас пульс, частота дыхания, кровяное давление и прочие, говоря языком медиков, психофизиологические параметры, наверное, не очень сильно отличались от соответствующих параметров самого космонавта. Да и в дальнейшем — на последующих пусках — нельзя сказать, чтобы положение вещей существенно изменилось.

…После того как ракета-носитель с кораблём Титова растворилась в горячем пепельно-синем небе, участники пуска двинулись в помещение руководства полётом. Ограничиться «телефонной» комнатой, как в день полёта Гагарина, на этот раз было невозможно: работа предстояла суточная, это требовало разбивки людей, причастных к руководству полётом, на смены. Кроме того, разные специальные службы — баллистическая, радиационная и многие другие, которые за полтора часа гагаринского полёта просто не успевали развернуться, — сейчас имели полную возможность принять необходимую информацию, переработать её и выдать свои рекомендации. А раз такая возможность появилась, грех было бы её не использовать.

Для служб руководства полётом в пристройке монтажно-испытательного корпуса был выделен кабинет руководителя космодрома и несколько примыкающих к нему комнат.

Едва войдя в комнату руководства полётом, Королев потребовал:

— Дайте параметры орбиты.

И, услышав в ответ, что параметры эти ещё не определены — не поступили все нужные данные с пунктов наблюдения, — распорядился:

— Как только будут, по-быстрому считайте и давайте сюда орбиту!

Его интерес к параметрам орбиты было нетрудно понять. На каждом витке в перигее космический корабль задевает верхние слои атмосферы. Задевает совсем слегка, да и плотность воздуха в этих слоях ничтожная, но все же какое-то еле заметное торможение при этом происходит.

Будет орбита ниже расчётной — и космический корабль, погружаясь в атмосферу соответственно глубже, станет тормозиться чересчур интенсивно и, как только скорость его полёта станет меньше первой космической (это около восьми километров в секунду), неминуемо сойдёт с орбиты и по длинной, растянувшейся на тысячи километров траектории устремится к Земле — иначе говоря, сядет в незапланированное время и в незапланированном месте. Кончиться добром такая посадка может только в порядке крупного везения, рассчитывать на которое в технике не стоит… Для корабля Гагарина эта проблема не существовала: за один виток космический корабль, успешно выведенный на орбиту, так значительно затормозиться просто не мог — не успевал. А Титову чрезмерно низкая орбита могла существенно подпортить дело — заставить опуститься на Землю раньше истечения запланированных семнадцати витков.

С другой стороны, не было ничего хорошего и при отклонении в другую сторону — чрезмерно высокой орбиты. В таком деле, как полёты, включая и космические, приходится учитывать события даже предельно маловероятные. Расчёт на «авось не случится» тут не проходит. И если события эти неблагоприятны, то для каждого из них должно быть заготовлено своё, если можно так выразиться, противоядие.

В случае — почти невозможном (но убрать отсюда это «почти» нельзя) — отказа тормозной двигательной установки корабль, летящий как искусственный спутник Земли, остался бы навеки на своей орбите, если бы… Если бы не то самое подтормаживание, о котором мы только что говорили. Благодаря ему корабль «Восток-2», двигаясь по своей нормальной, расчётной орбите (вот почему она не должна была быть чересчур высокой!) и задевая на каждом витке земную атмосферу, в конце концов — через несколько суток — зарылся бы в неё и оказался бы на Земле. Где именно? Я уже говорил, что это предугадать при такой «самодеятельной» посадке невозможно. И риск тут достаточно велик.

Но, согласитесь, лучше уж такая посадка, чем трагедия вечного вращения вокруг родной — вот она видна в иллюминаторах, — но навсегда недостигаемой планеты. Да и необязательно вечного: если продолжительность полёта сильно превысила бы время, на которое рассчитаны системы жизнеобеспечения корабля или хотя бы просто запасы пищи и питья, для космонавта это оказалось бы практически равнозначно вечности…

Сейчас на современных космических кораблях системы посадочного торможения надёжно задублированы, но на «Востоках» в случае отказа ТДУ (которого, кстати сказать, ни разу не произошло) оставалось бы уповать только на естественное торможение. А для этого, повторяю, требовалось, чтобы орбита не была чрезмерно высока.

Сцилла и Харибда!..

Вот вам ещё одна из многих причин, вызывающих расход нервных клеток как у космонавта, так и у всех, кто готовил его полет и сейчас следит за ним.

— Где параметры орбиты? Давайте их сюда! — требовал Королев…

Каждый новый полет человека в космос приносил своё.

Приносил не только для науки и техники, ради чего, в сущности, в значительной степени и предпринимался, но и в сфере гораздо более тонкой — психологической. В том, как он воспринимался людьми, какие мысли и эмоции вызывал. Это мы все почувствовали уже в первые часы полёта Германа Титова на «Востоке-2».