Леонид Млечин - Россия и Китай. Дружили, воевали, что теперь?

Андрей Антонович Гречко был единственным человеком, который на пленумах ЦК называл Брежнева на «ты». Выступая, пренебрежительно заметил, что у китайцев не так уж много ракет с ядерными боеголовками.

– А у нас, — и, прервав себя, повернулся к президиуму: — Как ты думаешь, Леонид, сказать, сколько у нас?

Брежнев остановил министра обороны:

– Не надо, не пугай!

Многие советские генералы китайцам не верили и были настроены воинственно. В середине декабря 1970 года на политбюро обсуждали отношения с Китаем. Выступил министр обороны маршал Гречко:

– Антисоветская ненависть охватила Китай. Китай собирается взять реванш и отобрать у нас полтора миллиона километров нашей территории. Китай проводит широкие военные мероприятия, строит подземные заводы, аэродромы, изготовляет и закупает новое оружие. Мы располагаем данными, что Китай к 1971 году изготовит сорок пять — пятьдесят ядерных бомб. Мы не можем ко всему этому относиться равнодушно. Надо, конечно, добиваться заключения договора с Китаем, но самим быть ко всему готовыми…

На Дальний Восток переводились общевойсковые объединения, полностью укомплектованные новые дивизии. В Монголии дислоцировали полнокровную 39‑ю армию. Пополнение получили не только Дальневосточный, но и Забайкальский военные округа. Новые части «были развернуты на неподготовленных местах: в степи и на склонах сопок, в палатках и полевых парках». В ноябре 1970 года полковника Павла Александровича Носенко назначили заместителем командующего войсками Забайкальского военного округа по строительству и расквартированию войск: «Огромная территория, большая часть ее — зона вечной мерзлоты. Зимой здесь повсеместно рекордно низкие температуры». Строились глубоко эшелонированные рубежи обороны.

Генерал–лейтенант Антон Михайлович Колесников, который в начале семидесятых годов был начальником штаба Сибирского военного округа, рассказывал «Красной звезде», как министр обороны маршал Гречко проводил крупное стратегическое командно–штабное учение трех округов (Сибирского, Забайкальского, Дальневосточного) и

Тихоокеанского флота. В рамках учений в Сибирском подняли по тревоге

13‑ю танковую дивизию и из Бийска по Чуйскому тракту двинули ее к Улан–Батору. Танковый бросок через Хинган. До этого два года работали дорожно–мостовые батальоны: расширяли дорогу, укрепляли мосты. На подходах к Улан–Батору провели учебный встречный бой, то есть готовились воевать с китайцами.

В Китае говорили, что ждут нападения со стороны Советского Союза, по всей стране строились бомбоубежища. В Москве верили, что Китай готовится к войне, и думали, как одолеть врага. Китайскую угрозу переоценили. Народно–освободительная армия Китая, состоявшая из неграмотных солдат, вооруженных винтовками, не представляла опасности для Советского Союза. Стычки на границе, которые устраивали китайцы, были средством внутриполитической борьбы. Переброска дополнительных войск на Дальний Восток и связанное с этим военное и транспортное строительство было безумной растратой денег.

25 августа 1975 года писатель Юрий Маркович Нагибин описал в дневнике впечатления от посещения Благовещенска, стоящего напротив китайского города Хэйхэ:

«Я был у пограничников. Там на стенах висят плакаты, учащие, как надо поступать с нарушителями границ. Приемы борьбы, удушений, ножевых ударов. Противником нашего бойца выступает некто узкоглазый в маодзэдуновке. Хорошие иллюстрации к пресловутой «дружбе народов». Вот на какой ноте оборвалась песня братской любви двух великих народов «Москва — Пекин»… Мы потешаемся над китайскими глупостями, будто не совершали худших — да и сейчас совершаем. Ведь мы издеваемся над нашим собственным отражением в китайском зеркале».

Новый состав ЦК компартии Китая, избранный после боев на острове

Даманский, на четыре пятых состоял из новичков. Половина — военные. В политбюро вошла жена Мао — главный функционер культурной революции Цзян Цинь.

После «культурной революции» армия взяла на себя ответственность за восстановление порядка в стране, и министр обороны маршал Линь Бяо стал человеком номер два в Китае. В партийных документах он именовался «близким соратником» Мао. На девятом съезде в апреле 1969 года в устав партии вписали, что Линь Бяо — «продолжатель» дела Мао, то есть преемник. Вождь познакомился с Линь Бяо еще в 1928 году, когда двадцатилетний Линь командовал ротой. В 1959 году он сменил слишком самостоятельного маршала Пэн Дэхуая на посту министра обороны.

Его имя — Линь Бяо — в переводе с китайского означает Лесной барс. Но историки отмечают: «Скромный и застенчивый от природы, он по характеру не был лидером. В кругу вождей китайской компартии его называли «девушкой». Худенький и низкорослый, с густыми, чуть удивленно поднятыми вверх бровями, он и вправду напоминал красотку из пекинской оперы, где все женские роли исполняли мужчины». Линь Бяо был четырежды ранен, страдал от головной боли, бессонницы, нервного расстройства. Еще в 1939 году Линь Бяо с женой приехал в Советский Союз на лечение. В августе сорок первого он вернулся в Китай. Его жена осталась и работала в Ивановском интернациональном детском доме — вместе с бывшей женой Мао.

А Линь Бяо женился вновь. Новая жена Е Цюнь была моложе его на двенадцать лет. Она родила ему дочь Линь Лихэн и сына Линь Лиго. Летом 1951 года Линь Бяо вновь приехал в Москву лечиться. Но постепенно он перестал доверять врачам.

«У него развилась мания преследования, — пишет профессор Панцов. — Ему казалось, что врачи замышляли убить его, подсыпая яд в ванны, которые ему прописывали. Он отказался от врачей, и его лечила жена. Эта женщина обладала поразительно сильным характером, так что не удивительно, что безвольный Линь Бяо оказался полностью в ее власти.

Любить мужа, изнывавшего от депрессии, она не могла. Линь Бяо, зациклившийся на своих болезнях, потерял интерес к интимным отношениям. Но брак с ним был для нее трамплином в высшую власть, поэтому она старалась ублажить больного супруга».

Если министру обороны предстояло выступать на публике, ему вводили лекарство, которое официально именовалось «витамин С». Похоже, это был наркотический препарат. Состояние маршала ухудшалось. Он месяцами не мог работать.

«Линь Бяо был неврастеником, он так боялся света и сквозняков, что редко выходил из дома, — вспоминал личный врач Мао. — Он и воды боялся. Никогда не мылся — его обтирали сухим полотенцем. Жидкости не пил. Жена размачивала в воде булочки, приготовленные на пару, и кормила ими мужа, чтобы его организм получал жидкость хоть таким образом… Линь Бяо явно страдал душевной болезнью».