Хедрик Смит - Русские. Книга 1

Провал на вступительных экзаменах — тяжелая личная катастрофа. Как правило, провалившемуся приходится ждать целый год, чтобы сделать повторную попытку. Каждый год среднюю школу заканчивает около 7 млн. юношей и девушек, а в вузы поступает только около миллиона, причем половина этого количества — на вечерние и заочные отделения. Перейти с этих отделений на дневные в высшей степени трудно. Многие юноши, не попавшие в вузы, идут в армию, тогда как, став студентами университета или института, они могли бы пройти довольно либеральный курс подготовки офицеров запаса и получить первый офицерский чин. Очень многие из провалившихся поступают потом на работу, связанную с физическим трудом, хотя есть и такие, которые после армии идут в высшие учебные заведения. Однако провал на вступительных экзаменах рассматривается как удар, потому что. несмотря на всю пропаганду о том, что СССР — государство рабочих, социологические обследования показывают, что старшеклассники, как правило, предпочитают "интеллектуальную карьеру" и не считают физический труд почетным. Доказательство такого отношения мы получили и из собственного опыта, наблюдая, как в семьях некоторых наших знакомых провал сына или дочки на вступительных экзаменах был ужасным потрясением, так как во многих случаях это событие непоправимо, как смертная казнь. В результате, вступительные экзамены в университеты и институты проходят в обстановке тяжелого конкурса, в атмосфере зубрежки, занятий с репетиторами. — все это вызывает огромное напряжение у выпускников средних школ и их родителей. Нередки случаи, когда на членов экзаменационной комиссии и других преподавателей оказывают давление, и до общественности доходят скандальные истории о взяточничестве в учебных заведениях, правда, в основном провинциальных — чтобы не ставить в неловкое положение видных деятелей, живущих в Москве. "Теоретически считается, что невозможно заставить ректора Московского государственного университета, министра высшего образования или другое высокое начальство повлиять на решение приемной комиссии. Но если бы вы могли заглянуть в приемную министра высшего образования или его заместителя в период сдачи вступительных экзаменов, — сказала энергичная, занимающая хорошее служебное положение женщина, которой удалось выйти победительницей из закулисной кампании по устройству своего сына в институт. — вы бы глазам своим не поверили: там и космонавты, и актрисы, и журналисты, и видные чиновники. Все они ждут своей очереди, чтобы обратиться с просьбой. А попробуйте-ка проникнуть в кабинет министра — перед дверьми сидят эдакие важные секретарши и заявляют каждому, не вникая даже в суть просьбы: "Нет, бесполезно, у министра уже полно народу”.

На несправедливость системы жаловался и шофер такси: "Мой сын не может поступить в университет, а дети генерала могут, — досадовал он. — Генеральскому сынку поставят на экзамене "пятерку”, а сыну рабочего "тройку”. Может быть, обвинение в подтасовывании всех отметок не так уж верно; дело в том, что в соответствии с распоряжением сверху детям рабочих и крестьян время от времени отдают предпочтение при поступлении в вузы. Так, в 1973 г. филологическому факультету Московского государственного университета было дано указание принять,70 % студентов из числа выпускников вечерних школ рабочей молодежи; об этом рассказал мне один преподаватель. Приемная комиссия действовала в соответствии с этим указанием, но смогла набрать только 40 % молодых людей, уровень знаний которых хоть как-то удовлетворял предъявленным требованиям. Однако курс оказался настолько слабым, что в 1974 г. пришлось пренебречь социальным происхождением и принимать студентов только на основании оценок за знания. И контингент детей рабочих при этом резко уменьшился. Исследования, проведенные советскими социологами в 60-х годах, показали, что у детей из среды интеллигенции в два-восемь раз больше шансов поступить в университет или институт, чем у детей рабочих и крестьян. Когда речь идет о наиболее престижных высших учебных заведениях, разрыв становится еще разительнее. Ричард Добсон, социолог из Гарвардского университета, говорил мне, что читал одну неопубликованную советскую диссертацию, в которой отмечалась возрастающая тенденция отдавать предпочтение детям интеллигенции при приеме в Московский государственный университет. В диссертации указывалось, что у 70 % студентов набора 1960 г. родители имели высшее образование; в 1970 г. это число возросло уже до 80 %.

Нередки случаи, когда промышленные предприятия, совхозы по разнарядке соответствующих министерств направляют на учебу в технические вузы свою молодежь. Эти организации выдают молодым людям необходимую политическую рекомендацию, выплачивают им стипендию, но после окончания института молодые специалисты обязаны вернуться работать на свои фабрики, заводы и в совхозы. Этот момент — распределение на работу по окончании высшего учебного заведения, или получение направления на определенную должность, — еще один "критический момент" в жизни советской молодежи. Тут уж все пускается в ход: и академические успехи, и участие в общественно-политической жизни, и семейные связи. Дело в том, что молодые люди стремятся, как правило, остаться в больших городах, где жизнь гораздо интереснее, а не отправляться в провинциальную глушь. Распределение на первое место работы предусматривает, что молодой специалист должен отработать два-три года там, куда его направили, — теоретически, чтобы возместить государству затраченные на его учебу средства, после этого человек имеет право вернуться в город, где учился, но тут начинает действовать сила инерции. Огромное большинство тех, кого мне довелось встретить на Севере, в Сибири и других отдаленных местах страны, говорили, что приехали сюда по направлению распределительных комиссий, а потом решили тут и остаться. Если уж человек попал в провинцию, ему очень трудно сняться с места и вернуться в большой город. При распределении, как и при поступлении в высшие учебные заведения, учитываются как успехи в учебе, так и политическая безупречность.

На протяжении всех пяти лет обучения советские студенты проходят обязательный курс политических дисциплин; они изучают полный курс истории Коммунистической партии Советского Союза, диалектический материализм, исторический материализм, основы научного коммунизма и т. п. Между собой они постоянно выражают недовольство этими дисциплинами и отпускают циничные шуточки. Однако политическая атмосфера в стране такова, что открытый отказ от изучения такого курса или активный протест немыслим, т. е. он попросту никому не сошел бы с рук. Вспоминаю, как высокий, худой, робкий на вид юноша в очках с роговой оправой, выходец из семьи известных "диссидентов”, описывал студенческое собрание в университете, на котором он присутствовал. На этом собрании военный руководитель курса прочел резолюцию о "социалистических обязательствах”, которые студенты должны взять на себя "добровольно”. Когда чтение закончилось юноша, мой собеседник, поднял руку и сказал, что он возражает против пункта резолюции, в котором сказано? "“Принято единогласно”. Он объяснил, что нельзя писать этого заранее, ведь резолюция еще не обсуждалась. Тишина. Остальные студенты смотрели на парня во все глаза, не веря своим ушам. Офицер обрушился на него: "Как вы можете говорить такие вещи? — спросил он. — Вы — комсомолец?” "Нет, — ответил парень, — я не комсомолец”. "Значит, вы — троцкист!” — убежденно воскликнул офицер. Этого было достаточно, чтобы резолюция прошла единогласно, без какого бы то ни было обсуждения.