Александр Годлевский - Мои идеологические диверсии (во времена от Горбачева до Путина)

Гарантией реализации на практике принципа законности служит неотвратимость ответственности за нарушение чиновниками установленных законом прав и свобод граждан. Поэтому для придания мифу о несовершенстве законов видимости реальности ссылаются в подтверждение на невозможность применения конкретных норм закона, устанавливающих ответственность чиновников за преступления. Так, зачастую по поводу ст. 285 УК РФ, устанавливающей уголовную ответственность за злоупотребления должностными полномочиями (в УК РСФСР 1960 г. ей соответствовала ст. 170), многие, в том числе и признавшие эту власть известные правозащитники, обычно утверждают, будто статья эта «мертворожденная», поскольку для предусмотренного ею состава преступления необходимо доказывать наличие у должностного лица прямого умысла на существенное нарушение прав и законных интересов граждан, а такой умысел доказать якобы крайне трудно, почти невозможно. Наивные рассуждения. В некоторых случаях – нет ничего легче.

В моем случае доказательством наличия у прокурора Ильина прямого умысла на существенное нарушение моих прав и интересов, гарантированных законом, является немотивированность ответа – то есть отсутствие в нем указаний на конкретные обстоятельства, которые согласно Закону РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» служат необходимым основанием для установления диспансерного наблюдения. Если бы такие обстоятельства на самом деле существовали и были известны дурдому и прокурору, то он в своем ответе обязательно бы на них сослался. А раз он, признав действия психиатров правомерными, не указал в ответе эти обстоятельства, то значит прокурор знал, что какие-либо предусмотренные законом основания для таких действий отсутствуют. Тем самым прокурор Ильин понимал, что нарушает закон и мои охраняемые законом права и интересы, но совершил такое нарушение. А это и есть то, что именуется «наличием прямого умысла», необходимого для квалификации деяния должностного лица по ст. 285 УК РФ.

К слову сказать, ст. 79 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР устанавливает обязательное проведение экспертизы в случае, если возникает сомнение по поводу вменяемости лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления. Если прокурор берется осуществить надзор за соблюдением законов в городе Ногинске и его районе, но при этом не способен понять, что любое государственное или муниципальное лечебное учреждение (в том числе и Ногинская райпсихбольница) является органом здравоохранения, – то неотвратимо возникают очень серьезные сомнения в его психическом здоровье и, следовательно, – по поводу его вменяемости.

В данном случае вышестоящая прокуратура обязана возбудить уголовное дело по признакам ст. 285 УК РФ в отношении ногинского городского прокурора Ильина Ф.И. и провести по делу судебно-психиатрическую экспертизу для определения его способности отдавать себе отчет в своих действиях. Вот где широчайшее поле деятельности для психиатров! И как ни парадоксально и ни комично все вышеизложенное выглядит, это вовсе не мои дикие фантазии, а обязательные требования официально действующего законодательства. Так, требование закона об обязательном проведении экспертизы по уголовному делу является настолько серьезным, что – в соответствии со ст. 343 УПК РСФСР – при нарушении этого требования, дознание, предварительное или судебное следствие во всяком случае признается односторонним или неполным, а постановленный по делу приговор суда подлежит обязательной отмене в кассационном или надзорном порядке.

В любом государстве, хоть сколько-нибудь уважающем собственные законы, такой прокурор очень скоро оказался бы на скамье подсудимых или в дурдоме. У нас же, как известно еще с коммунистических времен, законы существуют не для того, чтобы соблюдаться, а для того, чтобы «пудрить мозги» доверчивым простачкам на Западе. Кстати, если стало известно, что должностное лицо государства совершило преступное деяние, то государство либо привлекает это лицо к уголовной ответственности, либо всю ответственность за преступление принимает на себя. Это относится к действиям и прокуроров, и психиатров, и всех остальных должностных лиц.

Не знаю, как у кого, а у меня после всего этого исчезли всякие сомнения в том, что нынешние преследования меня с использованием психиатрии – не случайность, не самодеятельность местной психиатрии, а реакция центральных властей на мою статью в «Континенте». Иначе зачем Ногинскому горпрокурору прикрывать заведомо явные беззакония Ногинской психбольницы, выставляя при этом самого себя дураком и преступником? Мало того, он и бумажку об этом вынужден был мне прислать со своей подписью. Видно, как у нас обычно бывает, ногинской психушке сверху дали указание «прижать» меня с помощью психиатрии, но, как всегда, о законности и обоснованности не позаботились.

Мне когда-то поставили диагноз за антисоветский фельетон, в котором, кстати сказать, высмеивались те стороны нашей тогдашней жизни, за критику и борьбу с которыми один бывший Генсек ЦК КПСС получил Нобелевскую премию, а один бывший секретарь обкома и до самого последнего времени считался (во всяком случае – официально) гарантом прав и свобод граждан и оплотом русской демократии.

И вот – в наше время за аналитическую статью о наших нынешних реалиях за мной вновь установлено психиатрическое наблюдение. Видно, и сейчас, как и в коммунистические времена, «нормальный человек открыто против ЭТОЙ власти выступать не будет» – вот она, единственная разумная причина всего. Как и прежде, правдивые статьи, вскрывающие сущность режима, расцениваются как «хроническое и затяжное психическое расстройство с тяжелыми стойкими или часто обостряющимися болезненными проявлениями».

Правда, после опубликования моей статьи я слышал упреки в том, что об очень сложных общественных явлениях я говорю слишком уж самоуверенно, категорично и безапелляционно. Может быть, на этом основании можно сделать вывод о наличии у меня каких-то параноидальных комплексов? Но вот от людей, лишенных всяких нехороших интеллигентских комплексов – то есть живущих реальной жизнью, а не в мире выдуманных иллюзий – я слышал другие упреки. Мне говорили: «И охота тебе зря бумагу марать?! То, о чем ты пишешь, и без тебя всем известно!» И в этих словах есть большая доля истины. Действительно, я писал, в общем-то, о вещах банальных, которые у нас на уровне бытового сознания понимают все, включая не всегда трезвых грузчиков. Я только облек все в более-менее наукообразную словесную форму, да местами позволил себе немного поумничать.

Еще меня упрекали, что в моей статье некоторые важные общественные проблемы раскрыты очень уж поверхностно, нужно было сделать более глубокий детальный анализ. Полностью согласен с подобными претензиями. Но ведь я писал не монографию, не докторскую диссертацию, а публицистическую статью, и вряд ли справедливо предъявлять к ней требования, которые не предъявляют и к фундаментальным научным трудам.