Александр Акимов - Мои времена года

Посвящаю родной природе.
Господи! Пощади ее.

Когда февральские снега
Метелят тропы вдоль села,
Когда косматая пурга
Запрет пороги со двора,
О лете всласть мне помечтать,
Страницы повести писать.

Эта повесть – размышленье
Горожанина в деревне,
Плод осенних вечеров,
Долгих вьюжных холодов,
О природных проявленьях,
Да забавных приключеньях.
(Старомодным вышел слог,
По-другому я не смог.)
О траве, лопатах, снеге…
Право, – сущий винегрет!
(Кто поймет, а кто и – нет).
Ваш покорный автор – Снегин.

За стеною – темнота.
Дождь – по крыше, брызги – в окна.
Запоздалая листва
Мышью шоршает* по стеклам.

За стеною – ноябрит.
Осень движется к исходу.
Ночь бездонная пылит,
В зимний сон клонит природу.

А в избе огонь горит,
Печь поленьями играет,
И уют души теплит,
Мысли рифмой управляют.

Мне крепкие напитки помогают не сойти с ума,
Когда ноябрь сумрачный, я в это время нахожусь
В безжалостном цейтноте,
Вдруг предлагает ПАТ всем моим рифмам и словам,
В тупик он загоняет мыслей сладкозвучные зачеты.

Случись подобное, я кофе черный разбавляю, нет,
Не – молоком,
Коль позволяют пенсионные банкноты.
Мне мудрый Гафт советует «закугурлыкать»
Голосисто петухом,
А то и вовсе помычать простой коровой.

Но и тогда, вослед всем этим заклинаньям,
В ответ – скупым, корявым языком,
В бессмыслице пустой и бесполезной
(По чьей не знаю воле),
Слова с трудом ложатся в черновом блокноте
Какой-то серой плесенью в подполье
И, не дай Бог, еще – грибком.

Отмечу здесь вполне самокритично
Сей текст: находка пародисту – преотлична.
Да я и сам уж, так сказать,
Не прочь бы пасквили писать
(Этюдом пробные попытки)
Про горячительные крепкие напитки.

Но, впрочем, было б любопытно
Прочесть в дальнейшем непрекрытно
Мне добрый юмор про себя.
Не скрою автору письма: полезна критика, весьма.

Лишь осень брызгами в мой сад, так тут же я к столу.
Меня «пристегивает» чистый лист мелованной бумаги.
Сейчас скажу, ей Богу, не совру:
Как в омут головой, кидаюсь я тогда, в объятья рифм
И слогов передряги.

Второй сезон сижу и не могу никак закончить,
Однажды начатую повесть трудодней
Житья в деревне. Порой в мозгах уж начинает глючить
Нелепость всех моих затей.

То – то не так, а это – и совсем нескладно.
Хоть замысел передо мной, как ясный день.
Главу очередную написал, да на душе мне как-то неотрадно:
Ложатся точки набекрень, споткнувшись о замшелый пень.

Мне поначалу показалась сладкой музы страсть,
Ее призывы вожделенны.
Теперь же, – только б не упасть,
В объятия пламенной геенны.

Я позабыл еду и сон,
Мой каждый шаг преследуют какие-то напевы:
То – грустные, то – озорные, а то и просто так – пустяк,
Базарный перезвон
И до предела наструнились мои не-р-рвы.

Лицом я нынче выгляжу: «бледня – бледней».
Не брит, не чесан, не умыт, не кормлен.
Оставил в прошлом я вечерний свой покой,
И стул мой утренний теперь весьма прискорбен.

О, Господи! Прошу: не дай сойти с ума
В оковах музы словотворья!
Скорей бы Тихомиров мне привез дрова.
А может, в женский Теребенский монастырь
Послушником уехать на подворье?

Вот, наконец, за все – награда,
И рукопись закончена моя.
Все предыдущее, скажу по совести: лукавая бравада
Графомана.
Надеждою в душе теперь питаюсь я:
Вдруг, кто из вас оценкой строгой без обмана
Откликнется на дерзкий замысел пера. А?

И, коли в тексте будет, что – не так,
То не взыщите: я не играл мудреными слогами.
Писал я повесть натощак,
А вы, затем, судите сами.

Мне рецензенты тут недавно попеняли,
Что, дескать, Вакховы пиры исправно поминаю.
Согласен я, – весьма дурной пример,
И автор наш достоин строгих мер.

На плаху критики главу покорную склоняю,
А сам – тайком от цензора – у Пушкина читаю:

Однажды сельский батюшка со свадьбы шел немного пьяный,
Прилежно осушив бутылки и стаканы.
Попалися ему навстречу мужики.
«Послушай, батюшка» – сказали: «Просвяти,
Настави грешных нас – ты пить ведь запрещаешь,
Быть трезвым всякому всегда повелеваешь,
И верим мы тебе; да что ж сегодня сам…»

«Послушайте» – сказал священник мужикам:
«Как в церкви вас учу, так вы и поступайте,
Живите хорошо, а мне – не подражайте».