Александр Годлевский - Мои идеологические диверсии (во времена от Горбачева до Путина)

Правовой принцип равного масштаба, более известный как принцип всеобщего равенства перед законом, одинаков для всех. И как всякий принцип, он либо есть, либо его нет вообще. Если демократия только для элиты, то это вообще не демократия. Да и только для элиты демократии быть не может – она или для всех, или ни для кого. Ярким примером тому служит президентство Путина, начавшего менять правила игры в обществе, что прежде всего коснулось всей экономической и общественно-политической обслуги. Гусинский на бутырских нарах – самый яркий символ той деятельности. Если считать Владимира Гусинского политзеком N 1, то это все по тому же отсчету, по которому диссидентом N 1 был Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев.

В нашем безвольном обществе все политические события являются внешним выражением глубинных чиновничьих разборок внутри аппарата. Путина уже не устраивают сложившиеся при Ельцине правила игры в госаппарате и обществе, он начал резко их менять, что прежде всего и наиболее заметно коснулось ельцинской элиты. В советском государстве – ситуация вполне обычная. Внешним выражением таких новшеств служат политические линии Кремля на «укрепление вертикали власти», «равноудаленность олигархов» и «деприватизацию власти». Отсюда и вопли о конце демократии, и новые «конструктивные оппозиции» со старыми изъянами. В нашем безволии при большевистском политическом режиме любые «конструктивные оппозиции», предполагающие признание власти законной, независимо от желания оппозиционеров будут всего лишь «бунтом на коленях» или – коллаборационизмом. А попросту говоря, – «ссучиванием». Кстати сказать, за такие попытки превратить откровенно «легавую демократию» во что-то хотя бы с виду более-менее приличное Путин и получил обвинения в «гэбэшном уклоне».

В нашем безвольном обществе пытаться изменить советскую власть путем демократических реформ бесполезно. Во времена перестройки была партийная кампания по конверсии ВПК. Помнится, тогда ходил анекдот, как ракетный завод начал выпускать детские игрушки – из цеха готовой продукции выходят те же ракеты, только на них написано, что это куклы, чебурашки, ваньки-встаньки... На недоуменный вопрос журналистов директор завода отвечает, что если у них ракетное производство, то сколько его ни конверсируй, какие бы наименования готовой продукции ни давай, все равно будут получаться только ракеты. У этого анекдота есть и скрытый контекст: перестраивать советскую власть реформированием невозможно – в результате получится только советская власть. Возможны только различные вариации одного и того же, как с конверсией ракет. Наиболее ярко абсурдность ситуации проявляется, когда основу демократизации во всех областях жизни видят в принятии новых хороших законов, хотя заведомо известно, что это государство соблюдает свои собственные законы только тогда, когда ему это нужно.

Многие исследователи, особенно западные, слишком уж «зацикливаются» на значении органов ГБ для советской системы власти. Здесь ГБ понимается именно в смысле юридически оформленного органа тайного политического сыска, в отличие от других наших карательных органов – милиции, прокуратуры, суда и т.д. Конечно, роль ЧК-ГБ в возникновении и функционировании советского режима переоценить трудно. Но почему считается, будто только органы ГБ способны заниматься политическими репрессиями?! В нашем сумасшедшем государстве политическими преследованиями может по приказу властей заниматься кто угодно, хоть рыбнадзор. Впрочем, не знаю как насчет рыбнадзора, но люди одной из самых гуманных профессий, врачи-психиатры, политическими репрессиями в СССР занимались так, что было явно не по себе даже платным (и бесплатным) советским друзьям на Западе. Использование психиатрии в политических целях было одной из самых позорных страниц в советской истории. Александр Солженицын назвал это советским вариантом газовых камер. И почему считается, что если ГБ сейчас диссидентов не сажает, то советская власть рухнула?!

Чрезвычайно преувеличенная роль ГБ происходит еще оттого, что те, кто имеет возможность выразить свое (или чье-то еще) мнение в научных трудах и СМИ – творческая интеллигенция, составляющая очень узкую часть общества, страдала больше всего от ГБ. И для них, как для мышки, страшнее кошки зверя нет. Так в хрущевские и горбачевские времена коммунистические историки и пропагандисты говорили о пике сталинского террора в 37-м году, ругая Сталина и обвиняя его в нарушении социалистической законности и ленинских внутрипартийных норм. Хотя массовый большевистский террор против народа начался с Ленина, а в 37-м только достиг своего логического конца, перекинувшись без всяких препятствий на очень большое начальство – на породивших его главных палачей, на ленинскую гвардию.

11 сентября 2002 г. исполнилось ровно год с тех пор, как в Соединенных Штатах произошли террористические акты, которые потрясли весь мир и привели к кардинальному изменению международной обстановки с далеко идущими последствиями. Террористами были захвачены три пассажирских самолета, два из которых протаранили башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, а один самолет врезался в здание Пентагона в Вашингтоне. Теракты повлекли многочисленные человеческие жертвы и вызвали шок во всем мире. С тех пор и о самих терактах, и об их последствиях сказано и написано очень много, в том числе и в международно-правовых аспектах. Но здесь присутствует еще один момент, на который особого внимания предпочитают не обращать.

Еще не осела до конца пыль от рухнувших башен Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, еще в Вашингтоне дымилось здание Пентагона, а уже некоторые американские СМИ связали эти теракты с натовскими бомбардировками Югославии 1999 года – обе этих акции были грубейшими нарушениями принципов и норм международного права. И в этом есть большая доля правды.

Действительно, после краха мирового коммунизма и окончания холодной войны страх Запада перед советской угрозой исчез, и западные демократические государства стали позволять себе такое, о чем в былые времена они и подумать не могли без внутреннего содрогания.

Раньше Запад обычно боялся требовать от Кремля соблюдения взятых им на себя международно-договорных обязательств – «не следует требовать от русских слишком много». Одним из самых ярких тому подтверждений служит заключенное 1 августа 1975 г. (и подписанное Брежневым) Хельсинское соглашение по безопасности и сотрудничеству в Европе. Тогда демократический Запад юридически признал неделимость границ в послевоенной Европе (т.е. узаконил советскую оккупацию Восточной Европы) взамен на советские обязательства в области прав человека (так называемая «третья корзина»), в том числе и на общественный контроль за их соблюдением. Что через несколько лет случилось с Московской хельсинской группой, хорошо известно, чему в немалой степени поспособствовала очень осторожная реакция руководства западных демократических государств на аресты правозащитников в СССР. Т.е. Запад фактически признал за Кремлем право соблюдать взятые им на себя международно-договорные обязательства только тогда, когда это ему выгодно.