Хайнц Хёне - Черный орден СС [История охранных отрядов] [litres]

«Хрустальная ночь» в истории гитлеровского режима означает и нечто иное. Она отчетливо показала суть национал-социалистского господства, системы авторитарного государства Гитлера, для которого были характерны и «ночь длинных ножей», и афера Бломберга – Фрича. Иронией судьбы оказался и тот факт, что люди, осуществлявшие впоследствии окончательное решение еврейского вопроса, были в то время противниками акции Геббельса. Гиммлер и Гейдрих узнали о проводившейся акции уже тогда, когда она развернулась полным ходом. Это свидетельство о том, что внутри партии имелись элементы, недовольные лидирующей ролью СС в решении еврейского вопроса.

Министр пропаганды поехал в Мюнхен явно за тем, чтобы подстрекнуть старых бойцов к кровавому погрому. Совершенно случайно его намерение получило поддержку, благодаря сообщению, поступившему в момент, когда старые нацисты садились за столы в пивной: Эрнст фон Рат скончался в 16:30 от полученных ранений. Мюнхенский полицей-президент, обергруппенфюрер СС барон фон Эберштайн вспоминал: «На Гитлера новость произвела тягостное впечатление, и он помалкивал, хотя всегда был очень разговорчивым за столом. Через некоторое время головы Гитлера и Геббельса сблизились, и между ними произошел, видимо, чрезвычайно важный разговор».

Вне всякого сомнения, как раз в этот момент и было принято решение. Гитлер, естественно, как глава государства не мог быть вовлечен в погром, Геббельс же принял на себя роль режиссера. Когда диктатор покинул зал, министр пропаганды произнес речь, текст которой не сохранился, но которая, без сомнения, относилась к мастерским достижениям нацистской демагогии.

«Речь эта была явно подстрекательской, и из нее следовало, что Геббельс намеревался начать соответствующую акцию», – вспоминал впоследствии руководитель молодежи Бальдур фон Ширах.

В сказанном каждый услышал свое: одни – распоряжение не препятствовать акциям, направленным против евреев; другие – приказ инициировать погромы; третьи – указание поджигать синагоги; четвертые – требование изгнания евреев из страны.

Геббельс же всего лишь сообщил фюреру об антиеврейских акциях, начавшихся в некоторых округах и районах страны. Гитлер принял решение, запрещающее партии заниматься подготовкой и организацией таких демонстраций, но если они возникнут стихийно, им не препятствовать. Вот, собственно, и все. Но старые бойцы приучены понимать свое руководство и без слов.

«Отданные устно указания имперского министра пропаганды, – трактовал впоследствии высший партийный суд, – были поняты многими присутствовавшими так, что партия официально не должна выступать как зачинщица подобных демонстрацией, на деле обязана организовывать и проводить их».

Старые бойцы, большинство из которых являлись командирами партийных организаций, сразу же поспешили к телефонам и отдали распоряжения на поднятие своих подразделений по тревоге. Наконец-то они почувствовали, что могут самостоятельно решать пресловутый еврейский вопрос, а руководители СА сделали вывод, что настала пора выхода из тени и воздания мести за 30 июня 1934 года. Над всем этим возвышался Иосиф Геббельс, неустанно диктовавший распоряжения по телетайпу. Постоянно трещали телефоны и отдавались распоряжения адъютантам.

Лица же, официально занимавшиеся решением еврейской проблемы, не имели ни малейшего представления о происходившем.

Герман Геринг дремал в ночном поезде, следовавшем в Берлин, Гиммлер отправился на церемонию приведения к присяге эсэсовских новобранцев у Фельдхеррнхалле (на это мероприятие должен был прибыть Гитлер), а Гейдрих сидел с товарищами за столом в гостинице «Фир яресцайтен». Действия Геббельса оказались для шефа полиции безопасности полной неожиданностью.

Гестаповский правовед Вернер Бест, направившийся вместе с ним на традиционную встречу видных нацистов, вспоминал: «Не успели мы отойти несколько десятков метров от отеля, в которой находились, как увидели заполыхавшую огнем ближайшую синагогу».

Недоумевая по поводу происходившего, Гейдрих позвонил в местное управление гестапо. В 23:15 дежурный офицер доложил ему, что получено сообщение из мюнхенского управления пропаганды о начале еврейских погромов, в которые полиция вмешиваться не должна. Гейдрих не знал, как ему поступить, и послал группенфюрера СС Карла Вольфа к Гиммлеру. В 23:30 тот нашел его в частных апартаментах Гитлера на Принцрегентштрассе.

Адольф Гитлер, казалось, был удивлен антиеврейскими акциями более других. Как потом вспоминал шеф СС: «Когда я спросил фюрера о происходящем, у меня сложилось впечатление, что он ничего об этом не знал».

Однако Гитлер быстро отделался от хорошо разыгранного удивления и приказал, чтобы СС ни во что не вмешивалась, а гестапо позаботилось о сохранности еврейской собственности. Это распоряжение Вольф передал Гейдриху. Что произошло в следующие минуты, неизвестно, так как Гиммлер вместе с Гитлером выехал на церемонию принятия присяги эсэсовцами. Можно лишь предположить, что Гейдрих дал указание Мюллеру, остававшемуся в Берлине, объявить тревогу всем своим службам. Не зная ничего о причинах происходившего, он пытался во всем разобраться по поступавшим сообщениям. В час ночи 10 ноября Гиммлер возвратился в отель и отдал необходимые распоряжения.

Срочной депешей Гейдрих дал указание всем учреждениям гестапо и СД: «Не допускать разграбления еврейских лавок и жилищ. Полиция получила приказ наблюдать за происходящим и задерживать грабителей. Обратить особое внимание, чтобы на торговых улицах не был учинен погром нееврейских заведений. Не допускать оскорблений иностранцев, если они даже и евреи».

Отдав необходимые распоряжения, Гиммлер с яростью обрушился на виновника происходившего – Геббельса, сразу же поняв значение погрома 9 ноября. Это был удар по рационалистической политике СС, атака на ее главенствующее положение в вопросах переселения евреев в другие страны, саботаж предложенного и осуществляемого СС решения еврейской проблемы. Вызвав унтерштурмфюрера СС Луитпольда Шаллермайера, личного референта Вольфа, он продиктовал ему в три часа ночи: «Полагаю, что Геббельс в своих властных устремлениях, на что я уже давно обратил внимание, при своей безмозглости начал эту акцию в условиях особо тяжелой внешнеполитической обстановки».

Положив написанное в конверт, он его опечатал.

Действия Иосифа Геббельса не понравились и другим руководителям СС. Отто Олендорф, как отметил его бывший школьный товарищ, был «очень возмущен» погромами. Группенфюрер СС Вольф признался индийскому политику Кхану, что Германия в результате этого много проиграла в моральном отношении. А полицей-президент фон Эберштайн расценил всю эту акцию как «исключительно непристойную».