Эми Липтрот - Выгон

Я вспоминаю не только о работе на ферме, но и о неожиданных встречах с дикими животными: как я обнаружила в холодильнике лебедя, который погиб, налетев на линию электропередачи; как в кабину трактора залетел ястреб-перепелятник; как я видела спинки выдр, переплывавших из моря в маленький залив с пресной водой.

У нас в школе было принято обсуждать, не за какую футбольную команду ты болеешь, а какой производитель тракторов тебе больше нравится: John Deere, Case, Massey или Ford. Но в кружок юных фермеров я никогда не вступала. Я читала журналы о музыке и моде и американские романы. И сейчас, сидя в интернете во время перерыва на чай, всё еще в стеганом рабочем комбинезоне, я неожиданно ощущаю ту же острую неудовлетворенность, что и когда-то в подростковом возрасте: хочется надеть платье и поехать в город, но нельзя. Надо идти в сарай, проверить, как там ягнята.

Относя ягнят на поле, я прохожу мимо дома и вспоминаю, как приятно было в детстве, когда мама или папа присаживались на край моей кровати, чтобы получше укутать меня. Этот старый дом глубоко пророс в меня своими трещинами, как и дующий снаружи ветер, и иногда, когда я просыпаюсь среди ночи в Лондоне, мне кажется, что я всё еще здесь: сквозь деревянную лестницу над кроватью пробивается свет, по окну в изголовье стекают капли дождя, и голыми ногами я ощущаю холод плитки.

В центре трудоустройства долго проявляли терпение, но теперь начали давить на меня, мол, пора бы найти работу и начать рассматривать другие варианты помимо офисных должностей в Лондоне. Я с неохотой начинаю раз в неделю просматривать раздел с вакансиями в местной газете Orcadian. Нахожу объявление о работе на лето в проекте Королевского общества защиты птиц. Хоть я и была уверена, что уже скоро вернусь к своей «настоящей жизни» в Лондоне, чем-то мне этот проект понравился, и я решаю: а почему бы и не отправить заявку.

Пятница, два часа ночи; я стою одна на дороге у фермы, в свете фар, и пританцовываю от радости, что распознала крик коричневой птицы среднего размера. Меня неожиданно позвали поработать в Королевское общество защиты птиц на длительный проект «Коростель», и вместо того, чтобы вернуться в Лондон, я остаюсь на Оркни как минимум на всё лето – до истечения срока контракта.

Всё лето ночами я не ложилась. Пока все спали, я проводила время на воздухе, вместе с домашним скотом и пернатыми, в поисках редкой, находящейся под угрозой вымирания птицы – коростеля.

Коростели, которых также иногда называют дергачами, по размеру и форме похожи на шотландских куропаток, только коричневые, с рыжими крыльями и розовым клювом, и живут чаще на фермах, чем на заболоченных территориях. Когда-то они водились по всей Великобритании. В двадцатом веке численность коростелей резко сократилась, и теперь они живут лишь на западных островах и на Оркни. Международный союз охраны природы включил коростелей в красный список видов, находящихся под угрозой исчезновения, и прошлым летом, в 2011 году, на острове был лишь тридцать один поющий самец.

Моя задача – обнаружить каждого поющего самца (собственно, только самцы коростеля и поют) на Оркни. Я обратилась за помощью к общественности, попросила звонить мне на «горячую линию коростелей», если кто услышит их пение. На автоответчике у меня стоит запись пения коростеля, чтобы люди могли проверить, его ли они слышали. Этот звук напоминает частый треск, раздающийся, если провести кредиткой по зубьям расчески, стрекочущую мелодию ударного музыкального инструмента гуиро или же латинское ономатопеическое наименование коростеля – Crex crex. Самым старым обитателям острова это пение хорошо знакомо – когда-то оно было саундтреком летних ночей на природе.

Я не просто собираю отчеты других людей, но еще и провожу собственное всестороннее исследование. Здорово, что я как раз недавно успела вновь получить права после временного запрета на вождение за пьяную езду, ведь для исследования приходится ездить на машине с полуночи и до трех утра. Коростели кричат всю ночь, но наиболее активно – в эти часы, когда самцы находятся в центре своих территорий. Более семи недель подряд я, согласно стандартизированной методологии, дважды исследую каждый участок Оркни площадью в один квадратный километр, где потенциально могут жить коростели: поля для заготовки сена и силоса, уголки, заросшие высокими растениями вроде крапивы или ириса. Коростеля найти нелегко. Они прячутся в траве, и мы их ищем скорее на слух, чем глазами. Каждые двести пятьдесят – пятьсот метров я останавливаюсь, опускаю окна и две минуты слушаю.

Теперь, когда сезон ягнения завершен, я вернулась к маме в Керкуолл. Когда я выхожу из дома в одиннадцать – совсем как раньше в клуб, но в термосе теперь кофе, а не вино, – нацепив на себя несколько слоев теплой одежды и убедившись, что карты не забыты и телефон заряжен, и уезжаю на машине на природу, мама уже спит. Я проезжаю дома, где как раз выключают на ночь свет, затем старинные менгиры и современные ветровые турбины на темных склонах холмов.

В этот период, несколько недель до и после середины лета, на Оркни почти не бывает темных ночей. Небо просто становится тусклым. Время между закатом и рассветом называют летней полутьмой или гримлинами, от древнескандинавского слова grimla, что переводится как «мерцать» или «брезжить». Похоже, я единственная из всех обитателей острова не сплю. На дорогах обычно нет других водителей. В ясные ночи с низкой облачностью рабочие часы воспринимаются как один долгий рассвет или закат.

Здорово, что есть повод остановиться и прислушаться. Несколько секунд уходит на то, чтобы мотор остановился и затих, чтобы я тоже замедлилась, сердце стало биться реже, одежда перестала шуршать, гам в голове смолк, – и только тогда проявляются ночные звуки. Я привыкла к темноте и стала острее воспринимать их. Подбородком опираюсь на открытое окно, в лицо дует прохладный ветер, взгляд то и дело падает на отражение в боковом зеркале. Я навострила уши, шерстяная шапка не мешает, я вся внимание. Две минуты могут казаться вечностью, когда ты сконцентрирован.

Даже в час ночи – самый темный час после перехода Великобритании на летнее время – птицы сходят с ума. Почти при каждой остановке я слышу классическое оркнейское трио: воркующие кроншнепы, пищащие кулики-сороки и чибисы, пиликающие, как модем. Незнакомые звуки я записываю, чтобы потом попросить у продвинутых коллег из Королевского общества защиты птиц объяснить мне, кто «скрипит, как матрасные пружины» или «квохчет, как напуганная курица». Они объясняют мне, что тот, кого я идентифицировала как «дрожащего ягненка», – на самом деле бекас, который токует, издавая жутковатые, ни с чем не сравнимые звуки перышками своего хвоста. Слышен и другой шум: гудят ветровые турбины, подают голос домашние животные и крупный скот, журчит ручеек, плещется море, шелестят ветер и дождь. Я узнала, что в туманные ночи хоть и мало что можно разглядеть, зато звук разносится лучше.